Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

Оставшись в одной белой рубашке, перекрещенной кожаными ремнями наплечной кобуры, Петр Кузьмич почувствовал себя свободнее. Прохладный осенний воздух без единой молекулы выхлопных газов приятно холодил разгоряченное тело сквозь тонкую ткань, на спине и под мышками быстро высыхал пот. Раздувающиеся ноздри жадно втягивали запахи мертвых листьев и грибной прели; оглядываясь через плечо, беглец время от времени замечал мелькающую за частоколом осиновых стволов темную фигуру преследователя. Приходилось с горечью признать, что последний с самого начала и до этого мгновения целиком и полностью контролирует ситуацию. Он играючи выбил все козыри противника, для чего ему понадобилось всего два точных выстрела и одна граната, которая даже не подумала взорваться — вероятнее всего, потому, что представляла собой обыкновенный муляж. Стрельцов понял, что она не взорвется, лежа носом в мох среди ломких стеблей увядшего папоротника; понимание пришло слишком поздно, о чем возвестила пуля, разбросавшая мох у самых его ног, когда он попытался вернуться к машине.

На какое-то время — к счастью, недолгое — он почувствовал себя полностью деморализованным. Сейчас минутная слабость прошла. Он бежал, потому что иначе было нельзя: это был не его бой, эта игра шла по чужим правилам, и, чтобы победить, нужно было просто выжить. Выжить, перевести дух, собраться с мыслями и дать новый бой, уже на своих условиях и по своим правилам, гарантирующим полную и окончательную победу.

Выжить — это было главное условие будущей победы. Остальное, в том числе и личность того, кого надлежало победить и уничтожить, могло подождать. Этот человек, кажется, был один, что само по себе наводило на некоторые мысли и подозрения. Петр Кузьмич твердо намеревался эти подозрения проверить, но и для этого нужно было прежде всего выжить, уйти, вырваться из этого чахлого осинника. Вот ведь воистину гиблое место, хуже просто не придумаешь!

Он попытался взять левее, чтобы, сделав круг, вернуться к машинам. Бессмысленный бег по прямой не сулил ничего хорошего, да и ход событий нужно было хоть как-то переломить. Ощущение, что убийца не просто преследует его, а целенаправленно куда-то гонит, не обмануло: за спиной в гуще осинника послышался знакомый хлопок, и сбитая пулей в считаных сантиметрах от лица ветка, кувыркнувшись, отлетела в сторону. Намек был более чем понятен; Петр Кузьмич вильнул вправо, и еще одна пуля отколола длинную щепку от трухлявой коряги, обнажив крошащееся, источенное жучками желтовато-коричневое нутро.

На бегу он расстегнул кобуру и вынул оттуда компактный и безотказный «вальтер РРК». Будучи расшифрованной и переведенной с немецкого, аббревиатура РРК означала «полицейский пистолет, гроза криминала». Когда Петр Кузьмич впервые услышал это напыщенное, претенциозное название, оно насмешило его до колик; покойный Слава Горшенин переделал его в «пушку Петра Кузьмича»; это тоже звучало достаточно забавно, но сейчас Стрельцову было не до смеха. Затвор маслянисто клацнул, дослав в ствол патрон; углядев впереди старую сосну, Петр Кузьмич устремился к ней напролом, прикрывая лицо локтем, чтобы сберечь глаза, добежал, спрятался за толстым, заведомо неуязвимым для пистолетной пули морщинистым стволом и осторожно выглянул из укрытия, высматривая цель.

Цель не заставила себя долго ждать. Знакомая темная фигура, как из театральной кулисы, выдвинулась из-за кустов и обманчиво неторопливой походкой двинулась на Петра Кузьмича. Человек шел, легко уклоняясь от преграждающих путь ветвей, лишь изредка отводя их в сторону свободной рукой. В другой руке у него был пистолет — тяжелый «стечкин» с длинным глушителем, и, опознав это знакомое оружие, Стрельцов понял, кто перед ним, раньше, чем разглядел в лесном сумраке блеск темных линз солнцезащитных очков.

— Живучий гад, — процедил он сквозь зубы, тщательно прицелился и выстрелил.

Пуля калибра семь и шестьдесят пять сотых миллиметра сшибла ветку над головой преследователя. Не пригнувшись, даже не замедлив шаг, тот поднял «стечкин» и выстрелил в ответ. Сосновая кора брызнула во все стороны, запорошив Петру Кузьмичу глаза. Он рефлекторно наклонился, протирая их кулаком, услышал еще один негромкий, с металлическим подголоском хлопок и издал дикий вопль боли и ярости, когда пуля раздробила ему правый локоть. Даже если бы он был к этому готов и специально пытался удержать в раненой руке пистолет, из этого ничего бы не получилось: охваченная нестерпимой болью конечность мгновенно перестала повиноваться, пальцы разжались, и «вальтер» беззвучно упал на пружинящий, пестрый от опавшей осиновой листвы мох. Клокоча горлом, как раненый зверь, Петр Кузьмич наклонился и потянулся за ним здоровой рукой. Пуля вонзилась в мох в сантиметре от его пальцев, в лицо брызнула сухая сосновая хвоя. Стрельцов рефлекторно отдернул руку, а потом выпрямился и побежал — шатаясь как пьяный, зажимая рану скользкими от крови пальцами, рыча и скуля от боли, ярости и осознания своей полной беспомощности перед лицом этого безжалостного, хладнокровного убийцы. Киллер в темных очках казался неуязвимым, словно и впрямь восстал из ада, чтобы расквитаться с теми, кто его туда отправил.