Патрик Квентин: Человек в западне [сборник]

И он тактично перевел разговор на другую тему.

Пора было уходить. Я направился в библиотеку за Биллом. Дверь была закрыта, но поскольку в доме Ронни я чувствовал себя своим человеком, мне не пришло в голову постучать. Я нажал ручку двери и вошел. Билл и Жанна сидели на диване в дальнем конце комнаты. Они сидели ко мне в профиль и смотрели друг другу в глаза. В их позах не было ничего предосудительного, они сидели на расстоянии метра друг от друга, но в напряженном положении молодых тел было столько необычного, что вся эта большая полутемная комната казалась насыщенной дразнящей интимностью.

– Билл, нам пора! – громко сказал я.

Они медленно повернулись. Сомневаюсь, чтобы они сразу осознали действительность, так торжественны были их лица. Глаза у обоих блестели, губы были полуоткрыты. Так, должно быть, выглядели Ромео и Джульетта после первого бала у Капулетти. Меня охватило чувство беспомощности. Никогда еще не приходилось мне видеть такой открытой, обнаженной любви. Я подумал: это самое худшее, что могло случиться.

Все это длилось не более двух секунд. Потом вошел Ронни и положил мне руку на плечо.

– Ну, пора, старина, укладывать наших деток в кроватки…

«Боже мой, все потеряно», – подумал я. Но Билл и Жанна уже опомнились. Билл, вполне овладев собой, встал с дивана и подошел к нам.

– Покойной ночи, Ронни. Прекрасный был прием. Я рад, что ты вернулся.

Ронни дружески улыбнулся. Я был уверен, что он ничего не заметил. Билл прошел со мной в холл, где нас ожидали Питер и Ирис.

Уже в машине Ирис сказала:

– Жак, что это за пьеса? – Она повернулась к мужу. – Питер, ты понял хоть что-нибудь?

– Я считаю это бездарным бахвальством. Вы с Ронни, конечно, можете это издать как величайшее произведение искусства. Но неужели у них не хватает ума, чтобы понять, что на Бродвее нет директора театра, у которого нашлось бы место для этой пьесы даже в корзине для бумаг?

– Ронни очень увлекается, – буркнул я.

– Может, это потому, что он женился на его дочери? – предположила Ирис. – Жак, дорогой, тебе придется самому справляться со всем этим. У нас с Питером не хватит смелости. Передай, что мы оба под сильным впечатлением и так далее, но… Боже мой! Неужели же никто не сможет написать хорошую пьесу с красивой ролью для красивой стареющей актрисы? Что за странные люди? Эта Филлис, что она представляет? Жена производит впечатление чарующей девочки. Но почему она так молода, Жак? Я не считала Ронни способным на такое…

– Для меня это тоже было полной неожиданностью.

– Чего только не бывает! Жак, дорогой, ты не хочешь с нами выпить?

– Нет, спасибо. Я очень устал.

– Неудивительно, после такой пьесы. Ну до свиданья, дорогой. Скоро увидимся. Покойной ночи, Билл. Почему ты не заходишь к нам? Скверный мальчишка!

Питер и Ирис уехали, а мы с Биллом остались на тротуаре. Билл засунул руки в карманы брюк, его волосы блестели в свете фонаря. Никогда я еще не чувствовал себя так неловко в присутствии собственного сына.

– Билл, я позвоню через пару дней… по твоему делу… – наконец выдавил я.

– Что? По какому делу?

– Твоя поездка в Рим. Думаю, я соглашусь… я позвоню.

– Рим?.. Ах, да. Ну хорошо. Покойной ночи, папа.

Он не оглянулся. Просто пошел вперед как лунатик.

Я долго не мог уснуть и все раздумывал над тем, что увидел в библиотеке Ронни. Эти мысли привели к воспоминаниям о собственной трагедии. Некоторое время я как будто освободился от них, но в эту ночь кошмар вновь овладел мной. Снова зазвучали показания свидетелей: «Она казалась совсем спокойной, потом бросила сигарету, встала, разгладила юбку и прыгнула».

И передо мной с новой силой встал вопрос: «Почему? Что случилось? Как я мог довести ее до этого? Где причина?» Снова и снова наша семнадцатилетняя семейная жизнь разворачивалась передо мной, как карта. Где ключ от загадки, найду ли я его? Мне казалось, что любовь наша была такой ясной, чистой. Я влюбился в Фелицию с первого взгляда. Тогда я только пришел к Ронни, и он пригласил меня к себе на 58-ю улицу на рюмку водки. Фелиция была у Анни. Они обе состояли членами какого-то литературного клуба, и Фелиция зашла к ней, чтобы о чем-то договориться. Она мне сразу очень понравилась. Фелиция была на три года старше меня и жила одна в Нью-Йорке. Родители ее умерли, оставив ей немного денег. Мне было всего двадцать два года, и я считал, что мужчина обязан содержать женщину, поэтому эти деньги меня смущали. Но мы оба были влюблены, и деньги отошли на задний план. Мы, обвенчались, и год спустя родился Билл. Мы оба были не особенно коммуникабельны и довольствовались обществом друг друга. Даже с Ронни и Анни мы встречались только тогда, когда в этом была необходимость. Питер и Ирис называли нас неразлучниками. Фелиция никогда не была до конца откровенной. Но для меня ее простота и сила были той скалой, на которой держалась наша жизнь. Я не только любил ее, я уважал ее непоколебимую честность. Билл с раннего детства боготворил мать. Между нами никогда не было не только ссор, но и недоразумений. И внезапно, после семнадцати лет, прыжок…