Патрик Квентин: Человек в западне [сборник]

Увидя меня, она улыбнулась.

– Как живешь, Жак? Ты получил телеграмму?

– Да. Ну и новость! Так кого же он в конце концов выбрал?

– Понятия не имею. – Анни теребила перчатки, что было признаком ее волнения. – Со дня отъезда он мне не писал. Это так на него похоже! Только что-то необычайное могло заставить Ронни написать письмо.

Я думал о том, как Анни перенесет вторжение другой женщины на 58-ю улицу, всматривался в ее отекшее милое лицо, немного растрепанные волосы и чудесный голубой мех.

Дверь таможни отворилась. Ронни я заметил сразу, его трудно было не заметить. В любой толпе он выделялся изяществом, раскованностью и абсолютной уверенностью в себе. На нем был темный костюм и черная шляпа. Пятимесячное пребывание в Англии не прошло для него бесследно, и сейчас он выглядел как истинный англичанин. Он вел под руку женщину, казавшуюся до абсурда неизящной.

Ронни наконец нас заметил, помахал зонтиком, бросился к нам, подхватил Анни, похлопал меня по плечу. Как всегда при встрече после долгой разлуки он вел себя – как большая легавая собака.

– Анни, дорогая… Старина Жак…

Женщина топталась рядом. Она была мала ростом, немолода, лет около сорока, и казалась совершенно растерянной, сбитой с толку. Я даже не понял, красива ли она. Только отметил простые нитяные чулки, туфли на низком каблуке, ужасный плащ с кусочком коричневого меха вокруг шеи и соломенную шляпку, похожую на чепчик девушек-коровниц. Я ошарашенно посмотрел на Ронни.

А тот уже освободился от объятий Анни и обхватил за плечи странную женщину, заискивающе улыбаясь ей.

– Это, дорогие, моя теща, Нора Лейгтон, прибывшая из Шропшира. Мой ангел-хранитель, заботливый и хлебосольный. Считает, что невнимательность – самый страшный грех.

Нора Лейгтон покраснела, как маленькая девочка. Она была похожа на хрупкую розу.

– Ронни всегда меня дразнит, – робко сказала она. – А вы – Анни, правда? А вы, наверное, Жак? Очень рада, что познакомилась с вами.

Лейгтон… Знакомая фамилия. Базиль Лейгтон, тот самый английский писатель, именем которого пестрели телеграммы Ронни. Это его литературные права мы должны были представлять.

Тем временем к нам подошли еще трое: шестидесятилетний мужчина с лысой головой и испанской бородкой, низенькая женщина с короткими седыми волосами, некрасивым лицом и глазами фокстерьера и, наконец, темноволосая девочка, которую я принял за ученицу.

– Вот они! – Ронни повернулся к мужчине: – Это мой тесть Базиль Лейгтон. – Потом он указал на женщину: – Это леди Филлис Брент. А это, – он наклонился и нежно поцеловал лоб девочки, – это Жанна, моя жена.

Наверное, я был неисправимый растяпа, но мысль о том, что эта девочка может быть женой Ронни, ни на минуту не пришла мне в голову.

На первый взгляд ей можно было дать не больше двенадцати лет. Теперь, присмотревшись, я понял, что причиной моей ошибки был стиль ее одежды. Маленькая шляпка на голове, похожая на перевернутую мисочку, могла бы вполне сойти за элемент школьной формы, а синий строгий костюм сглаживал женственность бюста.

Жанна Шелдон смотрела на нас своими ярко-синими глазами. Она не улыбалась, но и не хмурилась. Ее молодость и свежесть были так вызывающи, что Ронни, казавшийся мне идеалом мужской красоты, вдруг сразу потерял весь свой блеск, и выглядел рядом с ней жалким стариком.

Начались взаимные представления. Рукопожатие этой маленькой женщины неожиданно оказалось крепким, почти мужским.

– Видишь, Жак, Лейгтоны ходят стаями. Они настолько очаровательны, что совсем покорили меня. Анни, дорогая, размести их всех наверху, в квартире тетки Лиззи. Ты так прекрасно умеешь устраивать подобные-дела.

Он болтал без умолку. Много раз я видел Ронни в состоянии эйфории, но такое горячечное возбуждение… Это было что-то новенькое.

Я смотрел на окружавшее его семейство Лейгтонов и думал: «Долго ли они пробудут здесь? Неужели останутся навсегда?»

В доме на 58-й улице мы выпили по бокалу шампанского и сели завтракать. Анни по обыкновению, без всякого шума и суеты, организовала великолепный завтрак. Также тихо она разместила гостей в верхнем этаже дома.

Ронни был возбужден и весел, а меня почему-то томили скверные предчувствия. Даже для Ронни, с его экстравагантностью, порывами, капризами, приезд без предупреждения, да еще с женой и тремя родственниками, был поступком из ряда вон выходящим. За завтраком он ни словом не обмолвился о женитьбе, зато беспрерывно говорил о Базиле Лейгтоне. Как я уже догадался, это был тот автор, права которого мы должны были представлять и произведений которого я еще не успел просмотреть.