Эмиль Дебо - Люди золота

Вдруг этот маленький человечек с непроницаемым видом изменился в лице.

Он увидел стоящего на бочке почтенного Артура Вильсона и услышал начало его речи.

Тогда-то он энергически протолкался к Вильсону и прошептал ему угрожающие слова, услышанные Робертом.

После этого Вильсон исчез, увлекаемый Фоксом; когда они отошли далеко от толпы, Фокс выпустил руку своего пленного и сказал ему:

— Еще бы несколько слов, мой милый, и бедная мистрис Вильсон принуждена бы была надеть траур.

— Траур? — прошептал Вильсон, не смея понять. — Траур — по ком?

— По вас, мой милый.

Сказав это, Фокс удалился насвистывая, оставив достойного Артура Вильсона озадаченным, смущенным и клянущимся, что он никогда не будет более пить. Но известно, что значит клятва пьяницы.

Между тем Адам Фокс отправился на железную дорогу и приехал в Нью-Йорк.

Вместо того, чтобы идти сейчас же в суд, он отправился в Двадцатую аллею и остановился перед маленьким домом, выстроенным из красных кирпичей.

Далее, отделенный от этого дома громадными садами и многими строениями, стоял великолепный дворец.

Фокс ударил три раза молотком, подождал несколько секунд и ударил в четвертый.

Тотчас же в калитке открылось маленькое окошечко, защищенное железной решеткой, и за ним показалось отвратительное лицо, изрытое оспой.

При виде посетителя это лицо состроило ужасную гримасу, заменявшую улыбку, и обладатель его сказал:

— Э! Если я не ошибаюсь, так передо мной почтенный Адам Фокс, маленький Адам, как говорили мы прежде. Что угодно почтенному Фоксу?

— Прежде всего мне угодно остановить поток вашего красноречия, Боб, — сухо отвечал Фокс, — а затем я прошу вас немедленно предупредить вице-президента совета.

Боб сделался серьезен.

— Что надо сделать? — спросил он.

— Передать эту бумагу, вы знаете кому.

Говоря это, Фокс подал Бобу пергамент, игравший такую большую роль в подземелье Вильки.

— Но ночь уже приближается, — заметил Боб, — а путь не близок. К тому же я дежурный и не буду свободен ранее одиннадцати часов.

— Ну что же! Вы отправитесь в одиннадцать часов. Так надо!

— Хорошо! — проворчал ужасный Боб, захлопывая окно перед носом посетителя.

Адам Фокс пошел прочь и на этот раз отправился прямо в суд, где и оставил свое донесение.

В четверть двенадцатого решетку одного из садов, расположенных на далеком расстоянии от красного дома, отворил джентельмен и вышел на улицу.

Аллее была пуста. Надевая перчатки, он небрежно огляделся вокруг. В эту минуту он стоял около фонаря, и свет, падавший ему прямо в лицо, позволял различать черты его; лицо это было одно из обыкновенных, но румяно и свежо, как лицо молоденькой мисс.

Между тем лицо это поразило бы того, кто знал рябого Боба, сходством между его лицом и лицом румяного джентельмена.

Наконец этот изящный господин отправился в путь.

— Чорт возьми! — шептал он. — Флорита будет ждать меня! Она страшно рассердится и сделает мне сцену ревности! Бедный ангел! Она не знает, какие я приношу для нее жертвы! Не предупредить ли ее?.. Чорт побери! Я всегда успею сходить «туда»!

И решившись следовать этому плану, он повернул назад, прошел несколько улиц и вскоре остановился перед домом кокетливой наружности и позвонил.

Горничная отворила ему дверь. Наш джентельмен был, очевидно, человек счастливый.

Однако он не остался около мисс Флориты так долго, как ему без сомнения этого хотелось, так как около трех часов ночи мы видим его подходящим к дому нотариуса Бруггиля.

— Положительно, мне сегодня везет, — сказал он, видя, что окна дома ярко освещены, — у Бруггиля гости… Не будь этого, мне бы пришлось разбудить весь дом.

— Прикажете доложить о вас, сэр Ричардсон? — спросил лакей джентельмена, когда он вошел в переднюю.

— Нет, попросите барина сойти сюда на минуту.

Бруггиль исполнил желание пришедшего и, после короткого разговора с сэром Ричардсоном, он и объявил некоторым из своих гостей известие о возвращении лорда Фельбруг.

Возвратимся к Роберту де-Кервалю.

Мы видим его в обществе его матери и сестры Фернанды. Он уже подробно рассказал им малейшие подробности своего путешествия, свои подозрения, розыски и сомнения.

Он едва осмеливается произнести имя «Людей золота». Он боится веселых насмешек своей сестры.

Наконец, после больших приготовлений, он решился заговорить об опасной ассоциации.

Чего он боялся, то и случилось. Фернанда весело расхохоталась, услыша его слова, и сама госпожа де-Керваль не могла удержаться от улыбки.