Александр Щелоков - Крысы в городе

В вестибюле, куда вошел Горчаков, царил сырой полумрак овощного подвала. Грибок, медленно пожиравший стены, словно напоминал поселившимся здесь людям: ничто под луной не вечно, все медленно умирает и обращается в тлен — дома, люди, идеи, авторитеты…

Небольшая комнатка, служившая Клокову кабинетом, оказалась на удивление чистой, свежей, ухоженной. Ее, как и другие помещения, в которых разместились люди, Клоков сумел отремонтировать «хозяйственным» способом — своими силами за счет средств и материалов, которые собирал с миру по нитке. Издавна зная этот способ решения хозяйственных дел, Клоков не идеализировал его достоинств и характеризовал пословицей:

«С миру по нитке, голому — петля».

В кабинете подполковника главное место занимал не начальственный стол, а металлический шкаф, в котором хранилось оружие. Еще обращали на себя внимание фотографии. Большие, в деревянных рамках, они занимали почти всю стену. С каждой смотрело молодое энергичное мужское лицо. Смотрело либо иронично, либо сожалеюще, либо просто печально. Это были портреты боевых товарищей, которых Клоков потерял в Чечне.

Его отряд в одну из ночей был поднят по тревоге. Людей, не обученных общевойсковому бою в открытом поле, мудрое командование бросило против батальона чеченских боевиков.

Отряд Клокова выстоял, отбился, но потери — восемь бойцов на двенадцать оставшихся в живых — были тяжелыми и неоправданными.

Теперь портреты павших в бою друзей смотрели на своего командира со стен его кабинета, постоянно заставляя думать о жизни и смерти.

Боевой офицер, прошедший Афганистан и обожженный огнем Чечни, Клоков по высоким государственным меркам был человеком неблагонадежным. Впрочем, как все остальное население России.

Бдительные доброжелатели сообщили в ФСБ, что Клоков не поддерживает демократических начинаний президента Ельцина, негативно о них высказывается. Когда в Москве расстреляли парламент, Клоков не выразил «единодушного одобрения» и сказал, что всем участникам операции на Арбатском мосту стоило бы выдать гитлеровские железные кресты, взяв их из запасников военного музея. Человек, получивший ранение в Чечне, он тем не менее говорил, что понимает чеченцев, защищающих свои дома.

Клоков был местный, придонский, родился в Тавричанке и примеры брал из своей жизни. «Если бы на Таврнчанку кто-то напал, — это он говорил вполне открыто, — я бы взялся за оружие и дрался до последнего патрона. Как чеченец».

Допускал Клоков и другие высказывания, недостойные человека его положения и ранга.

К неудовольствию «доброжелателей», Горчаков понимал демократию как право думать по-своему и высказывать то, что думаешь. Главное, чтобы твои действия не наносили ущерба государству. Клоков своими рассуждениями его не наносил. Это был лихой и честный служака, искренне ненавидевший преступность и готовый в любое время вступить с ней в открытую схватку.

Были у Клокова и другие недостатки, которые раздражали его начальство. Кто-то усиленно распространял слухи, что командир СОБРа крепко пьет. Между тем Клоков, сорокалетний здоровяк с красным лицом, изрядно тронутым солнцем, пьяницей не был. Хотя он и брал на грудь бутылку враз, но ни в одном глазу не туманилось хмельной пелены.

Его начальство, искренне верившее, что правильно пить умеет только оно само, не раз делало Клокову замечания, серьезные и строгие предупреждения. Выслушивая их, тот вставал, вынимал из кармана удостоверение, клал на стол.

— Счастливо оставаться. Я пошел.

Поскольку любителей вести под пули людей не так уж много, а желающих идти под них во главе с первым попавшимся человеком еще меньше, начальство снижало тон:

— Да что вы, Юрий Павлович! Речь не о том, чтобы совсем, но не так, чтобы все об этом догадывались…

— Под одеялом, что ли? Больно жарко. И потом, я перед делом не употребляю. Зато после дела ни себе, ни ребятам принять не запрещаю и запрещать не буду. Иначе ночью снится, как в тебя черная дыра смотрит…

За глаза подчиненные звали Клокова Тарзаном. Атлетически сложенный, с трубным пугающим голосом, он однажды прыгнул с одного балкона на другой, выбил ногами дверь в комнату, ворвался внутрь и закричал так громогласно, что пьяный мужик, взявший в «заложницы» собственную жену, уронил ружье.

Тарзана подчиненные любили. Он никогда не перекладывал своих промахов на других и в то же время промахи подчиненных брал на себя.

Визитов начальства Клоков не любил. Они никогда не предвещали ничего хорошего. Как и внезапные звонки телефона специальной связи. Просьбы, звучащие как приказы, приказы, засахаренные под просьбы, а дальше выезды, стрельба в упор, встречи со смертью, боевые потери… И ничего не поделаешь — сам назвался груздем, сам влез в этот проклятый кузов с дурацким названием СОБР.