Александр Щелоков - Крысы в городе

За столом Кольцов вернулся к беспокоившей его проблеме.

— Ты зря так спокойно относишься к моему предупреждению. Если Горчаков возьмет тебя, за тобой потянут меня. Нас тогда уже никто не вытащит из ямы.

— Боишься за меня или за себя?

— За обоих.

— Спасибо, за меня не беспокойся.

— А я вот беспокоюсь. Особенно когда дураки начинают лепить глупость на глупость. Зачем Бакрадзе надо было мочить Денисова?

— Э-э! — Саддам лениво махнул рукой. — У Бакра с ним свои счеты. Мент накрыл его на десять «лимонов». Ни себе, ни людям не досталось. И потом крутился не там, где надо. Зачем останавливал машину? Кто знал тогда?

— Вот и доигрались. Когда Катрич вцепится в это дело, его не оторвешь.

— Уберем. Один дурак не сумел, пошлем двух. У тебя все? Тогда успокойся.

Саддам держался с апломбом, словно облеченный высокими полномочиями представитель великой державы, оказавшийся на приеме в посольстве страны, живущей на кредиты. Коротко остриженный, с благородной сединой в висках, с удлиненным, по-восточному красивым лицом — орлиный нос, стрелка черных усов, регулярно подправляемая бритвой, энергичные губы, проницательные глаза, глядящие на мир из-под густых бровей. Несмотря на свои полсотни лет, Саддам выглядел худощавым, подтянутым, энергичным. Распахнутый ворот дорогой кремовой рубахи открывал клинышек широкой волосатой груди. Ладони с крепкими длинными пальцами (в таких удобно держать и авторучку, и нож) спокойно лежали на коленях.

— Ты помнишь, — сказал Кольцов, — кто помог тебе укрепиться?

— Нет, — оборвал его Саддам. — Зачем помнить? Что помнить? Если мы начнем все вспоминать… Разве не я толкал тебя наверх?

Саддам и в самом деле чужих услуг не помнил. Незачем ему это было.

Память избирательна и зависит от характера человека. Оптимист быстро забывает плохое. Неприятные события теряют четкость очертаний и тают в потоке времени, не оставляя ни боли утрат, ни сожаления о прошедшем. Зато легко и часто вспоми-наются события веселые, смешные, похожие на анекдоты. Пессимист, наоборот, с дотошностью бухгалтера ведет счет и не перестает помнить свои неприятности и несчастья. Кольцов в молодые годы потерял двадцать копеек, которые мать дала ему на мороженое, и до зрелых лет помнил этот злосчастный случай, будто он произошел с ним только вчера.

Есть характеры, разместившиеся в широком пространстве между оптимизмом и пессимизмом. Эти люди вообще стараются не трогать прошлого, не пытаются искать в нем ни ответов на настоящее, ни упреков или укоров себе. К этой категории относился и Саддам. Он жил сегодняшним днем и думал только о дне завтрашнем. Думал, потому что размечал пути, по которым удобнее всего идти дальше, определяя препятствия, которые могли ему помешать, и уже загодя предпринимал все возможное, чтобы убрать их с дороги.

Саддам в своей семье оказался яблоком, которое откатилось от яблони слишком далеко. Его отец — Мамед Али — был помощником бурового мастера на бакинских нефтяных промыслах. Его мать — деревенская красавица, привезенная в город из-под Евлаха, темноглазая, черноволосая, с длинной косой — родила семерых парней, целое пехотное отделение. Двое из ребятишек умерли во младенчестве. Пополняя семейный бюджет, мать работала воспитательницей в детском саду. На ее плечах лежала забота о пятерых огольцах, которые фактически росли без родительского присмотра, как сорная трава на запущенном огороде.

Мамед Али прожил недолго. Он умер в сорок четыре года, оставив после себя два значка «Ударник пятилетки», три Почетные грамоты Президиума Верховного Совета республики, орден «Знак Почета» и триста рублей на сберегательной книжке. Тяготы, свалившиеся на плечи матери, не сломили ее. Она устроилась ночной уборщицей в универмаг и добывала детишкам хлеб, работая в двух местах днем и ночью.

Али был старшим и избавился от опеки родителей раньше других. Он бросил школу, с трудом одолев семь классов. Рослый, жилистый, злой и завистливый, он спутался с воровской шайкой и стал одним из наиболее удачливых и отчаянных ее членов. Никто никогда не объяснял Али, что такое хорошо и что такое плохо. Эти истины он постигал сам. И выходило: все хорошее — это то, что выгодно ему, плохое — что идет во вред. Если тебе кто-то мешает воровать, а ты пырнул ему ножом в брюхо — это хорошо, поскольку мешать вору работать — плохо.

В результате в его сознании все человечество вскоре разделилось на две категории. Большая была скопищем плохих людей. Они придерживались законов, работали, норовили изловить воров, ставили на окна решетки, на двери сигнализацию, при любом случае искали защиты у милиции.