Татьяна Гармаш-Роффе - Тайна моего отражения

Я говорила. Я, разумеется, рассказывала «сжатый вариант» – без подробностей, без лишних деталей, без имен и фамилий. Зазорина не была названа, и даже Шерил я не упомянула из предосторожности, рассказав историю со взрывом так, что получалось, будто я была одна возле машины. В конце концов, роддом имени Индиры Ганди, где работала Колесникова, имел отношение лишь ко мне лично.

Колесникова слушала, глядя на меня как-то исподлобья, забыв про свою пиццу «Кальцзоне». Я тоже почти не притронулась к еде, и только Джонатан спокойно уминал свою «Лазань». Он обладал удивительным даром не мешать и не смущать своим присутствием. Он позволял забыть о том, что он сидит рядом и ничего не понимает. Он как бы предоставил мне право решать самой, когда надо ему перевести, а когда и не стоит прерывать основную беседу переводом, и с ним я могла не думать о вежливости и приличиях, не мучиться от неловкости, исключив его невольно из разговора.

Впрочем, эту историю он знал и так наизусть.

В тот момент, когда я дошла до нашего приезда в Москву, Колесникова остановила меня жестом.

– Погоди. Дай поесть спокойно.

Я погодила. Честно говоря, я ожидала увидеть в ее глазах изумление, смешанное с недоверием, услышать восклицания и придыхания – короче, эмоции. Но их не последовало. Колесникова молча сосредоточилась на пицце. Я тоже принялась за свой телячий эскалоп. Мы заказали еще вина. На мою просьбу принести пепельницу метрдотель сообщил, что в их ресторане не курят.

– Тогда без десерта и кофе. Мы будем его пить в другом ресторане, где разрешают курить.

Метрдотель окинул взглядом свое опустевшее заведение. В дальнем углу было занято еще только два столика.

– Ладно, – сказал он, – не могу отказать такой прелестной девушке. Клиенты уже ушли, – он глянул на часы, – и до вечера здесь никто не появится. Вот вам пепельница, курите.

И со сладчайшей из улыбок метрдотель вручил каждому из нас меню, чтобы мы выбрали десерт, после чего удалился, подсчитывая, должно быть, сколько он еще получит за кофе и десерт, а потом и чаевых с таких транжир, которые заказывают к обеду дорогое французское вино.

Выпив, Колесникова распорядилась:

– Давай дальше.

Я принялась рассказывать про мой визит к Константину, но Колесникова меня снова перебила:

– Погоди!

Подумав, она добавила:

– Я чего-то не улавливаю в твоей истории! С какой-такой радости ты отправилась на поиски Елены? С чего это ты взяла, Оля Самарина, что все покушения на тебя связаны с тайной твоего рождения? С чего ты решила, что тут есть вообще какая-то тайна? И что Лена Куркина к ней имеет отношение?

Я заставила себя посмотреть прямо в ее настороженные глаза. Конечно, я слишком много звеньев опустила в своем рассказе и ей недоставало логики. Но мне почему-то казалось, что в интересах самой Колесниковой знать как можно меньше о Шерил и людях, которые стоят за заказным убийством.

Поэтому я сказала серьезно:

– Мне подбросили записку – анонимную! – с указанием, что у меня есть шанс остаться в живых, если мне удастся поговорить с акушеркой Куркиной, которая знает тайну моего рождения…

Она все еще смотрела недоверчиво.

– И ведь это так, не правда ли? Вам мое имя о чем-то говорит, признайтесь, Наталья Семеновна!

Не ответив на мой вопрос, она задумалась.

– Значит, если ты мне тут правду говоришь, кто-то еще в курсе? – Она покачала головой. – Ох, не нравится мне это… Ну, давай дальше.

Но «дальше» уже оставалось совсем чуть-чуть, и я закончила свое повествование минут через пять.

Продемонстрировав снова полное отсутствие эмоций, Колесникова спокойно и сосредоточенно устремила глаза в меню со сладким и долго вчитывалась в названия, выбирая.

– Мне фисташковое мороженое со взбитыми сливками, – сказала она наконец. – И кофе.

Джонатан сделал знак, и импозантный итальянец приблизился.

– У вас кофе настоящий, итальянский? Или американский?

То, что в этой стране называют словом «кофе», пить невозможно.

– Обижаете!

– Тогда три кофе и… – Джонатан посмотрел на меня.

Чтобы не разочаровывать метрдотеля, я тоже взяла мороженое. Джонатан ограничился кофе. И только когда мы остались одни, Колесникова, погрызывая зубочистку, произнесла озабоченно:

– Ты, значит, тоже считаешь, что Лену Куркину убили… Я сразу почувствовала, что дело здесь нечисто. А уж как узнала, что и Демченко на даче сгорела, так я тут же и решила, что надо делать ноги оттуда… Не нравится мне только, что вы меня нашли так быстро. Ведь если вы нашли, так и другие найдут, правильно?