Елена Арсеньева: Лесная нимфа

Наталья вымокла сразу, но все же не стала прятаться в автобус, пошла пешком. Странно, как ни тяжелы были поиски четверки, теперешние допросы изнуряли куда больше. Сопливые слезы Олега Табунова, приветливая бестолковость Юры Степцова, который единственный из всех не был взят под стражу, безнадежная ненависть Лескова… И молчание Димы. Она не могла спросить у него, что все-таки случилось с его душой: перелом или только надлом? И допрашивать его, конечно, было пока нельзя: он лежал под капельницей, и Анненская уже успела дозвониться до начальника областного УВД и обвинить Наталью в систематической травле сына. Теперь надо писать объяснительную, но это ничего: куда хуже – встречи с родителями преступников, которые сейчас ненавидели Наталью всей силой ненависти и собственной вины перед их детьми. Им казалось, что пропасть еще не разверзлась перед их сыновьями, что прикрыть их от правосудия, от Натальи – значит спасти их. Она уставала за эти дни до отупения и была рада, что дочка снова в пионерском лагере, на третью смену. Из-за этого мать перестала разговаривать с Натальей, даже не звонила.

Она шла под дождем и думала все об одном, о следствии, вспоминала, как Лесков менял показания, пытаясь свалить вину на Анненского, и обморок матери Юры Степцова, увидевшей фототаблицу дела об убийстве Долининой, и недавний разговор с Гришей, который был совершенно искренне обижен на Лосева и Дугласа, оставивших его в городе, не взявших в милицейский катер, не допустивших к поискам и задержанию преступников… И еще он сказал, что родители Маши отправили ее к родне в Пензу, там она и в институт на будущий год поступать будет, потому что в этом уже не успела. И он так и не видел ее…

– Наталья Сергеевна! – позвал девичий голос.

Наталья повернулась, почему-то ожидая увидеть Люду. Но она ведь еще в больнице. А это была Татьяна. Не сказать чтобы она стала исхудалой и изможденной, но сейчас, тоже без зонта, в прилипшем к телу нарядном платье, с повисшими мокрыми волосами, она показалась Наталье жалкой.

Однако жалеть ее не хотелось. Наталья сдержанно поздоровалась, но не сбавила шага. Тогда Татьяна пристроилась рядом. Шли молча.

– А моя мама замуж выходит, – сказала вдруг Таня.

– Да? – спросила Наталья. – За кого?

– За одного врача. У них сегодня свадьба.

– Сегодня? А почему же ты здесь?

– А меня не позвали, – невесело улыбнулась Татьяна. – Да я и не хочу мешать. Там их знакомые собрались, тесно… У нас же одна комната. Хорошо, что год учиться осталось, потом распределение. Мы хотели вместе с Людой куда-нибудь, а теперь я не знаю, как… Может, к отцу в Москву уеду. Он вроде обещал работу мне найти. Кондитера везде возьмут, что в Москве, что в Горьком, какая разница.

Наталья опустила глаза. Через некоторое время Таня заговорила снова:

– А Люда велела мне передать, что не хочет меня видеть.

– Ничего. Это пройдет, – тихо ответила Наталья.

– Ее мама меня прогнала. – Казалось, Танин голос вот-вот закапает мелкими капельками вместе с дождем по асфальту.

– И это пройдет, – повторила Наталья. – Они тебе простят.

– Почему вы так думаете? – Таня глядела себе под ноги.

– Они тебя любят.

Таня даже присвистнула.

– Да, да. Оттого Люда и мучилась так. Любят и простят. Надо только подождать.

И они опять пошли молча.

– А наша Валя Сазонова в Никиту Викторовича влюбилась! – сказала Таня насмешливо, будто хотела этой забавной, с ее точки зрения, историей разрядить обстановку. – От мужа хочет уходить. К нему, к Никите Викторовичу. А мы-то с Людкой думали, что…

Она умолкла.

Наталья ничего не ответила. А что она могла сказать? Что тоже думала ?

Ну вот и надумала…

Небо было таким серым, будто дождь не прекращался с прошлого лета. Мутный, серый. Наталья вдруг вспомнила, что Лидочка не взяла с собой в лагерь резиновые сапожки. Уже так привыкли, что все нет да нет дождя, что и забыли про них. Если непогода затянется, Лидочка там так и будет с мокрыми ногами.

Ничего страшного, завтра их можно было бы отвезти, но это почему-то не пришло в голову Наталье. Сердце зашлось от жалости к Лидочке и себе. Захотелось позвонить маме, но мама не хочет с ней разговаривать…

– Наталья Сергеевна! – Голос Тани опять звенел и рвался. – А как он? Леша?

Наталья быстро глянула на девушку, но промолчала.

– Про это нельзя спрашивать, да? Вы меня презираете?

Что ей могла сказать Наталья? И что она могла сказать тому же Грише?