Татьяна Степанова - Душа-потемки

Катя слушала не перебивая.

– В то утро мы с Елистратовым внутрь так и не попали, но потом по нашему пятнадцатому отделению столько слухов ходило… Ножевые раны имелись только у продавщицы мороженого, ее нашли на третьем этаже возле лестницы, лишь она одна пыталась бежать. Две другие, видно, не успели, настолько быстро было совершено нападение. Их задушили. Уборщицу обнаружили в отделе «Тысяча мелочей» на четвертом. А заведующую…

Пауза.

– А заведующую где нашли? – спросила Катя.

– В отделе постельного белья. Только он тогда располагался не там… На втором этаже, но слева, где сейчас у них отдел одежды. Она лежала на кровати. Тогда тоже в отделе поставили новомодную по тем временам кровать, ну как витрину. И она лежала в кровати. И весь рот ее от уха до уха, как рассказывали потом наши в отделении, был измазан алой помадой. Этой чертовой помадой… Ножа тогда на месте не нашли и того, чем он… чем он их душил, – скорее всего, это был галстук… эти галстуки потом в галантерейном отделе замучились пересчитывать по накладным – тоже не нашли. Убийцу тогда так и не поймали… Следствие началось, но все сразу максимально постарались притушить – тогда же Олимпиада шла в Москве в восьмидесятом, и та ночь после похорон Высоцкого… Они тогда волнений, демонстраций протеста боялись… Акций гражданского неповиновения, как нам на политзанятиях объясняли… А тут такое ЧП – тройное убийство в публичном месте в центре города… Маньяк…

– Маньяк? Значит, тогда посчитали, что он там, в универмаге, все сделал один? Один человек? Может, банда? Грабители?

– Кассы универмага не вскрыли. А ведь инкассация еще не приехала за выручкой, понимаешь? Там денег было полно, и их не тронули. Там все указывало на то, что он был один. Последовательность действий хорошо просматривалась. Смерть жертв наступила с разным интервалом. Прикончил одну, потом другую, затем третью. И все тихо – никто в окрестных домах не слышал ни криков, ни зова на помощь, ничего. И на пульт охраны сигнал не поступил.

– Но если здание уже было на охране, что они там делали, все эти женщины – продавщица мороженого, заведующая и уборщица?

– Заведующая ждала инкассаторов, уборщица убиралась, она сутки – трое работала, так что обычно задерживалась допоздна. И то, что они находились в здании, поставленном на пульт, в этом как раз ничего необычного не было. В универмаге ждали инкассаторов.

– А продавщица мороженого?

– Говорили, что она ждала свою подругу – уборщицу. Та порой оставалась у нее ночевать в Москве, так как сама жила где-то далеко, ездила электричкой. Но это не совсем точно, может, имелись и какие-то другие причины того, что она решила задержаться.

Гущин достал сигарету и закурил.

– И там тогда все тоже было закрыто – все здание под сигнализацией. И никаких сработок, понимаешь? В течение всей ночи. Ладно, попасть он туда мог, когда еще универмаг работал, был открыт для покупателей. Зашел и где-то спрятался. Ждал. Но выйти потом оттуда! Как он вышел? Там тогда все так же обыскали, как и сейчас, – все этажи, подвал.

Катя молча ждала.

– И вот через тридцать лет… Снова… Понимаешь, такого не бывает. Это просто невозможно через тридцать лет.

– А если предположить, что он сидел, отбывал срок? За какое-то другое преступление, убийство, – Катя всеми силами хотела помочь сейчас Гущину. – Двадцать пять лет отсидел, а? Вышел и опять начал…

– Тридцать лет прошло.

– Я забыла фамилию, какой-то сейчас сидит за серию убийств – и тоже у него двадцать пять, срок к концу подходит. Утверждает, что как только освободится, снова начнет.

– Ты видела, во что в наших тюрьмах превращаются те, кто отсидел такой срок? Кто полностью оттрубил до звонка.

– Нет, но…

– А я видел, я знаю. Можно говорить что угодно. Делать – это совсем другое. Силы нужны и здоровье.

– А если он не сидел? Его же не поймали тогда. Жил себе спокойно… И вот опять решился. Предположим, тогда ему было лет тридцать, сейчас шестьдесят… Или это, по-вашему, слишком уж большой временной разрыв?

Гущин не ответил.

– Федор Матвеевич, это не все? Вы не все мне рассказали, да?

Пауза.

– Что там еще было? Ведь что-то было, да? – Катя заглянула ему в глаза.

– На третий день… конец июля уже наступил… Мы с Елистратовым в обеденный перерыв пошли туда. Универмаг уже работал в обычном режиме. Всему персоналу велели язык прикусить намертво. Директрису, говорят, в горком вызвали по этому поводу. Чтобы никаких пересудов, никаких слухов по городу, чтобы дальше не пошло. В общем, все было как обычно… Только я лицо кассирши не забуду. День, полно народу, толчея – не то что сейчас. Прилавки штурмуют… А кассирша… Она постоянно оглядывалась… И у других, у продавщиц, лица тоже были такие бледные… Мы с Елистратовым… молодые ж… любопытство нас мучило, хотелось взглянуть, хотя мы и знали, что там уже все вычистили, отмыли, убрали… Мы поднялись на второй этаж. Там было потише. Все старались попасть на пятый – в обувном что-то давали. Очередь выстраивалась. А в отделе постельного белья… Они тогда сразу убрали эту чертову кровать оттуда… И рядом в отделе женской одежды – никого не было, ни одного покупателя, потому что такой ширпотреб болтался на вешалках, а все тогда давились в очередях за импортным товаром. Но мы с Елистратовым зашли именно туда. Мы знали, что там все осмотрели, обыскали до нас. Просто мы… я же говорю – любопытство зашкаливало, как у тебя вот сейчас. И там тоже имелись примерочные – сбоку, в глубине зала. И я отодвинул черную шторку… просто так и…