Жорж Сименон - Время Анаис

— Что же произошло, когда Серж Николя оставил вашу жену?

— Она переменилась. Именно тогда я понял, что весь ее прежний облик был создан Сержем. И причесываться, и одеваться она стала иначе. На смену видимому оживлению пришел иной образ, она стала изображать роковую женщину.

— Вы не принимали это всерьез?

— Нет. Я знал, это напускное. Я знал ее лучше, чем кто-либо другой.

— И вы ждали?

— Да, я продолжал ждать.

— У вас никогда не появлялось желания вновь увидеть ее такой, какой она была во времена Сержа? Ничего не предпринимали, чтобы наладить их отношения?

— Нет, господин судья. — Бош закусил губу и робко улыбнулся. — Прошу прощения, господин профессор.

— Сравнивала ли вас жена с Сержем Николя?

— Мы с ним были разными людьми. Несомненно, она им восхищалась, находила его весьма привлекательным. Это был мужчина… — Спохватившись, Альбер попытался объяснить точнее: — Я хотел сказать, это был зрелый, как говорят, состоявшийся мужчина. Он был на пятнадцать лет старше меня. Фернанда считала меня чуть ли не ребенком и нередко разговаривала со мной, точно с братом.

— Нравилось ли ей общаться с вами как с мужчиной?

— Возможно, не так, как с другими. Я понял это, когда мы перебрались на набережную Отей и стали встречаться с большим количеством людей. Я был ее доверенным лицом. Она могла исповедоваться мне в чем угодно. Ей незачем было сдерживать себя. Она испытывала потребность детально рассказывать обо всем, что делала, и мне приходилось успокаивать ее. А то, бывало, зальется слезами, прижмется ко мне. Словом, в том, что касается наших с нею отношений, Серж Николя был всего лишь эпизод, и убил я его, в конце концов, не из-за того, что ревновал ее к нему.

Впервые упомянув здесь это слово, Бош осекся и замолчал.

— Не знаю, что бы произошло, если бы мы его не встретили. Возможно, незачем было бы вести тот образ жизни, который мы вели последние два года. Я бы получил постоянную рубрику. Разбогатеть мы бы не разбогатели, но смогли бы общаться с интересными людьми. Но вместо этого Серж Николя внушил мне…

Что же его дернуло за язык? Зачем он, Бош, вздумал разглагольствовать о причинах, толкнувших его на преступление, когда здесь никто не расспрашивал об этом? До сих пор он не мог простить орлеанскому инспектору, а вслед за ним и комиссару из уголовной полиции, что они твердили, как попугаи: «Почему?…»

Поскольку пациент умолк, не окончив фразы, профессор продолжал вместо него. Однако в голосе его не прозвучало ни обвинения, ни возмущения:

— Он внушил вам, что карьера ваша сделана, что вы добились положения, какого заслуживаете?

Альбер кивнул в знак согласия.

— Но сами вы так не думаете. Ни на набережной Отей, ни в своем кабинете на Елисейских полях вы не чувствовали себя в безопасности. Вы не нашли своего места в этом мире, как вы выразились, озаренном светом неоновых реклам.

— Правда.

— Вы не желали думать об этом, но предчувствовали надвигающуюся катастрофу, потому-то вы жадно разглядывали бедные дома квартала Жавель, где, как вам представлялось, вы обрели бы уверенность. Вам требовалось набивать цену, доказывать, что чего-то стоите. Вам было не по себе, вы были бессильны в общении с людьми, как это произошло и с молодой женщиной из Лиможа.

Нахмурив брови, Бош внимательно слушал, готовый поправить профессора, если тот ошибется.

— Вам было не по себе и на улице Бержер, и там, где вы жили прежде.

— Вы так думаете?

— Вы признаетесь, что решили однажды отомстить. За что отомстить? Да за собственный страх. За чувство неполноценности, которое принижало вас в собственных глазах и которое вы пытались забыть в обществе продажных женщин.

— Это естественно. Ведь я же нормальный человек. Разве я сумасшедший?

— Анаис вы уже отомстили.

Едва слышно Бош пробормотал:

— Мне так хотелось добиться чего-то! — Затем с внезапной яростью прибавил: — Если вы это поняли, то должны понять и то, какое зло причинил мне Серж Николя. Я старался обрести уверенность в себе, старался изо всех сил, убежденный, что однажды добьюсь своего, что я на это способен, что я выбрал верный путь. Самые черные дни остались позади. Я начинал жить. Вот что он мне внушал. А сам знал, что все обстоит иначе, его занимали лишь собственные интересы. Он подобрал меня на улице. Ему было все равно, я это или кто-то другой. Об этом я узнал лишь вчера. Подобрал, потому что уже спал с Фернандой, потому-то это его устраивало. А может, чтобы доставить ей удовольствие… Он позволил мне нестись во весь опор навстречу мнимой новой жизни, опираясь на обретенную мною по его милости уверенность. Преследуя свои собственные интересы, он толкал меня все дальше и дальше, и однажды я проснулся бесчестным человеком, которого одурачили. Не кто иной как Серж произнес те самые слова. Произнес их, обращаясь к господину Озилю, который опасался, что я могу узнать об их махинациях.