Наутро мать встала чуть свет, захлопотала на кухне. Проводила Дашу, сидела со мной, пока я завтракал.
Мне было приятно, что рядом находилась родная живая душа, которая безоговорочно верила мне и болела за меня бескорыстно и преданно…
По дороге на работу Слава сказал:
– Крепкая еще у вас мамаша, Захар Петрович, тьфу-тьфу, чтобы не сглазить. Иногда думаю: если мы доживем до такого возраста, какие будем?
– Дожить бы,– вздохнул я.
– Это верно. Спокойствия мало. Особенно честным людям,– философски заметил шофер. В его тоне я уловил нотки сочувствия. Раньше такого не замечалось. Да, видимо, слухи обо мне доползли уже до Зорянска…
На работе, как мне показалось, сотрудники нашей прокуратуры вели себя не так, как обычно. Это особенно бросилось в глаза, когда я зашел к следователям. Их голоса я слышал, подходя к двери. При моем появлении воцарилось неловкое молчание. Все уткнулись в бумаги.
Я иногда задавался вопросом, как относятся ко мне подчиненные? Как бы хотелось знать, что они думают обо мне. Увы, это невозможно. И самолюбие мое страдало. Метался из одной крайности в другую. То казалось, они встанут горой за своего прокурора, если его вдруг снимут с работы, будут требовать, писать письма, чтобы восстановили. В периоды пессимистического настроения я представлял, как они будут радоваться и облегченно вздыхать. Не все, конечно. За кого я мог поручиться – за секретаря Веронику Савельевну. Она преданна до конца. Как была преданна своему предшественнику. Я с грустью подумал, что эта преданность, наверное, по должности…
…Весь день я помнил: дома ждет мать. Я встречался с людьми, говорил по телефону, кого-то распекал, что-то доказывал. Надо бы остаться после работы, разобрать накопившиеся без меня бумажки, что я и сделал бы непременно, не будь матери. Теперь же отложил дела до следующего дня.
Даша уже пришла с работы. Приезд свекрови сказался и на ее настроении, она была веселее, чаще улыбалась, говорила. Даша оттаивала. Это видно по многим мелким деталям. Может быть, с отъездом матери в наши отношения опять придет зима?
Никто не хотел уходить из кухни. Признак того, что люди стремятся быть вместе. Я поинтересовался, как живет брат.
– С Виталием считаются,– сказала мать.– У нас все бывают: и председатель поссовета, и директор совхоза, и парторг. Хорошие люди подобрались.
– Я с одним из ваших деятелей недавно познакомился…
– Кто это?
– Кажется, завклубом.
– А у нас не клуб, а Дворец культуры,– со смешной гордостью сказала мать.– Трехэтажный. Кино, театр показывают…
– Может быть, директор этого самого дворца. Клоков Михаил Иванович.
– Клоков, говоришь? – переспросила мать.– Да нет, Захар, директор Дворца культуры – молоденькая совсем, Зина Балясная. Она у нас тоже бывает с мужем.
– Ну, значит, Михаил Иванович работает не директором. Расхваливал Краснопрудный. Приглашал приехать…
– Постой, постой, какой это Михаил Иванович, главный агроном?
– Да нет. Говорит, культурой в вашем поселке занимается.– Мать задумалась.– Он Виталия знает. И тебя, между прочим.
– Нет,– решительно сказала мать,– Михаила Ивановича, агронома, знаю. А этого как фамилия?
– Клоков.
– Такого у нас нет… Шут с ним. Встретились в кои годы, а говорим о каком-то Клокове.
Слова матери меня озадачили. Несмотря на внушительный возраст, она обладала отличной памятью. Неужели стала сдавать?
Как утопающий хватается за соломинку, так и я за тех трех свидетелей, которые могли бы чем-то помочь,– Горелова, Клокова и Ажнова. Неужели они откажутся рассказать правду о том злосчастном вечере у Марины Белоус?
Я еще раз попросил мать вспомнить моего попутчика, но она самым решительным образом утверждала, что такой в Краснопрудном не живет.
Поздно вечером позвонил брат Виталий. Справиться, как добралась и устроилась мать. Дав им поговорить, я спросил Виталия:
– Ты не знаешь в Краснопрудном Клокова Михаила Ивановича?
– А кем он работает?
– По культуре… Возможно, во Дворце культуры…
– Нет, Захар.
– Он говорил, что хорошо тебя знает.
– А я впервые о таком слышу,– усмехнулся брат на том конце провода.
Разговор о Клокове не давал мне покоя всю ночь. Приехав с утра на работу, я размышлял: что бы это значило?
Горелову я позвонить не мог. Он находился еще в Железноводске, а в каком санатории, неизвестно. Оставался Ажнов. Александр Федорович работал инженером на Ратанском химическом комбинате. У меня возникла мысль связаться с ним. Ажнов, по его словам, должен был пробыть в командировке в Рдянске неделю. Значит, он уже наверняка дома.
Читать дальше