Анатолий Безуглов - Рассказы и повести

Во время беседы с Авдеевым к нему позвонили. Разговор продолжался минут пять. Мне он показался незначительным. Может быть, в другое время я этого и не заметил бы. Но сейчас мои чувства были задеты. Беседа наша была настолько важна для меня, что любая невнимательность, пренебрежение оставляли болезненный след.

Теперь я понимал, как чувствует себя вызванный человек, если во время беседы или допроса я отвлекаюсь или занимаюсь посторонними разговорами… Для любого человека его горе – самое горькое… Ранимость обостряется во сто крат. Всегда ли мы, наделенные властью, думаем о том, что повестка, посланная накануне праздника или выходного дня, может испортить настроение человеку, его родным и близким? Или повестка, посланная на работу? Есть много любителей почесать языки на чужой счет. Вызов в милицию, прокуратуру, суд всегда настораживает…

Может быть, хорошо, что я испытываю на своей шкуре частицу всего этого. В дальнейшей практике пригодится. Если, конечно, останусь на прокурорской работе. Но вот останусь или нет – вопрос неясный. Скорее всего – попросят…

Не знаю, кто сказал, что человек ничему не учится на своих ошибках, потому что он каждый раз совершает новые. Не тот ли случай произошел со мной?

Из вагона я выходил чуть ли не самым последним: купе было в конце. И вдруг попал в нежные, теплые объятия. Меня встречала мать.

– Как я рад тебя видеть! – произнес растроганно. Она шмыгнула носом, вытерла глаза платочком и цепко ухватила меня под руку.

– Дашенька написала. А я и дня не смогла усидеть. Дома, Захарушка, обо всем и потолкуем.

Слава деликатно шел впереди, не мешая нашему разговору.

– Когда ты приехала?

– Нынче утром. Уговаривала ее поехать тебя встречать – ни в какую. Гордая… Постой, не так шибко. Не забудь, восьмой десяток разменяла.

– Ты у меня молодцом…

Для семидесяти одного года она и впрямь держалась отлично. Прямая, сухощавая, она сохранила прежнюю осанку. Ноги у нее побаливали, но мать жаловалась редко.

Из двух своих снох она питала особую нежность и привязанность к первой – Даше. Нужно сказать, Даша в долгу перед свекровью не оставалась. Приглашала переехать к нам. Но старушка считала, что ее младший сын еще нуждается в родительской опеке и наставлениях. Я был для нее образцом благоразумия, твердости и самостоятельности.

Приехала она не потому, что у меня неприятности. По ее понятиям, со мной ничего случиться не может. Мать приехала для того, чтобы примирить нас с Дашей. Это я понял с первых же слов, когда мы остались с ней на кухне.

– Не нравится мне Дашенька, ой как не нравится. Посмотри на нее: извелась вся, исхудала, слова спокойно не скажет, плачет…

– Даша не хочет меня понять.

– Уступи, сынок. Женское сердце чуткое. Мы с твоим отцом сорок лет с гаком прожили. Правда ли, нет ли, уступал всегда он, Петр. Потом уже я своим умом доходила, что виновата. Каялась. И нам обоим было хорошо.

– В чем уступить?– удивился я.

– Ну, скажи, что виноват, с кем не бывает…

– Не виноват я ни в чем.

– Виноват – не виноват, а покайся. Душа у меня разрывается, когда промеж вас вижу такое.

– Мама, вникни в смысл того, что ты говоришь! С моими-то сединами признаться в грехе, которого не совершал? И грех какой – за юбкой погнался… И потом, не могу я врать.

Мать вздохнула.

– Что же вы дальше делать будете? Так и жить соседями?

– Не знаю. Я всей душой, а она… Пойми, у меня действительно большие неприятности по службе…

– По службе – это перемелется. Разлад в доме – хуже всего.

– Вот именно! Я-то думал, Даша поддержит меня в трудную минуту. Получается наоборот. Из огня да в полымя. Если бы ты знала, как мне теперь худо. Каждый день иду на работу и думаю: может быть, в последний раз…

– Так плохо? – удивилась мать.

– Хуже некуда.

– Кто же тебя так подсидел?

– Сам не пойму.

– Я твоя мать. Слава богу, жизнь прожила, навидалась всякого. И хорошее, и плохое – все от людей… Помню, отец твой пострадал. Оклеветали, будто мы кулаки. Какие мы были кулаки? Одна корова, лошаденка, пара овец. Отец просидел под арестом две недели. Я тоже убивалась, думала, что все, не увижу боле своего Петра, не встречу его. Разобрались, отпустили… Чего только в жизни не бывает. Но держаться друг за дружку надо.

– Ты это Даше скажи.

– Говорила. Мы давеча с ней посидели, все вспомнили… Обидел ты ее крепко, сдается мне.

– Ну вот что, мама,– сказал я, видя бесполезность нашего разговора.– Время позднее, пора ложиться спать. Утро, как говорится, вечера мудренее. Поживи у нас, приглядись. Сама во всем разберешься.