Кирилл Казанцев: Отмщённый

— Скажи, Пашенька, люди верили, что ты не виноват?

— Не хочу возвращаться к этой теме. — Он начал мрачнеть. — Менты так ловко все подстроили, не подкопаешься. Адвокат и не пытался развалить их улики, делал ставку на гормоны и юношеский максимализм. Казалось, мне никто не верит — ни родственники Людмилы, ни друзья, ни соседи. Даже родители — и те как-то странно себя вели. Наверное, из-за этого я так быстро потерял надежду… Почему эта тема тебя взволновала?

— Помнишь, как Людмила тебя дразнила? — вяло улыбнулась Катя. — Как любила переиначивать твое имя? Ты и Павликом у нее был, и Павлей, и Панюшей…

— И по-иностранному могла, — согласился Павел. — По-всякому обзывала: Паулем, Полом, Пабло… И на итальянский манер: Паоло, и на французский… Подожди, — он осекся.

Девушка молчала, опустив голову. Что-то выкатилось из потускневших глаз, упало на колени. Павел похолодел. Что за чушь?

Наступила гулкая тишина, в которой очень трудно было думать. На улице совсем стемнело. Шевелились язычки огня от коптящих свечек, по стенам бегали сиреневые тени. Спина покрывалась льдом, ее уже пощипывало. Женщина сохраняла неподвижность, тихо вещала:

— Ты не помнишь, как звали сестру Людмилы. А звали тринадцатилетнюю девочку, между прочим… Катей. Екатериной. Да, она вас с Людкой постоянно дразнила, учиняла разные пакости, поскольку тайно была влюблена в тебя… Екатерина Андреевна Вдовина. Это потом она стала Одиноковой — по мужу. Всю жизнь какие-то невеселые фамилии… Прости, я могла не открывать тебе эту тайну, и ты ни о чем бы не узнал, но это неприлично, согласись? Как порядочная женщина, я должна была во всем признаться…

Он остолбенел, отказывался верить каждому ее слову. Колючий ком закупорил горло. А ведь его Людмила была Андреевной…

— Вы были такие влюбленные… — Катя сухо усмехнулась. — Это не мама нашла Людмилу мертвой — это я ее нашла. Неделей ранее прервала учебу и примчалась в Рябинники — мама написала, что Люда чахнет на глазах… Ты прав, мы все тогда считали, что ты злодей — напился, изнасиловал мою сестру, а когда на ее крики прибежали люди, отдыхавшие поблизости, впал в ярость, схватил корягу, убил милиционера. Мама ненавидела тебя, и даже я — невзирая на детские чувства к тебе…

— Так вот почему ты мне немного напомнила Людмилу… — в ступоре пробормотал Павел. — Когда впервые тебя увидел. Стоял и удивлялся — надо же…

Глухая тоска — всесильная, неизлечимая — забиралась в душу.

— Да, я немножко похожа на свою сестру, — согласилась Катя.

— Подожди, — жалобно прошептал Павел. — Как такое оказалось возможным?

— Не знаю, — пожала плечами Катя. — Как-то случилось. При этом, заметь, я ничего тебе не наврала, только скрыла несколько фактов из биографии. Людмила долго болела — после того случая у нее сильно сдал рассудок. Она никогда не признавалась, что оговорила тебя на суде, — думаю, этот факт просто вылетел из ее сознания. Она жила в себе, ее не волновало, что творится вокруг и кто все эти люди. Периоды прояснения сменялись кризисом, она не замечала никого вокруг, начинала злиться, в припадке ярости бросалась на зеркало, разбивала его лбом, кулаками… Несколько раз ее помещали в психиатрическую лечебницу, потом выписывали. В подобном состоянии она, как видно, и проглотила проклятые таблетки… Она умерла на шестом году твоей отсидки, когда я училась на втором курсе мединститута в Ярославле. Людмилу похоронили в Рябинниках. Через два года мы с мамой переехали в Дубну. Она еще не вышла на пенсию, устроилась на завод конденсаторов, где ей выделили две комнаты в общежитии. Потом пенсия, тяжелая жизнь, нелепая смерть от оторвавшегося тромба… Дальше, собственно, ты знаешь.

Тишина давила, рвала нервы.

— Это бред… — потрясенно шептал Павел. — Подобного не может быть ни в жизни, ни в математике. Это даже не один шанс на миллион, а… Сколько людей живет в Подмосковье? Семь, десять миллионов?

— Может, это судьба? — Она подняла заплаканные глаза. — Или ирония судьбы, если хочешь. Решила поглумиться судьба, вот и устроила нам такое… Почему ты забрался в мой дом? Чем тебя не устроил соседний?

— Не знаю, потянуло именно к тебе…

— Вот видишь… Когда я поняла, что это ТЫ, мне дурно стало… Ты, естественно, меня не помнил, да и когда ты в меня всматривался? Потом ты стал доказывать, что ни в чем не виноват, я подумала: а вдруг? И, знаешь, Пашенька, убедил. Представь, как все во мне перевернулось…

В нем тоже все вставало с ног на голову. Он был потрясен, унижен. Но это полбеды — он чувствовал вселенский стыд! Он купался в этом стыде, обтекал, готов был провалиться сквозь сваи! Почему? Возможно, не было причины. А может, была — и такая причина, что его практически раздавило. Эта женщина… и та самая сопливая малолетка-хохотушка, которую он практически не помнит…