Владимир Кочергин - Судьбы, как есть

И о том, что произошло в квартире Оли, были только одни догадки и предположения. Этим особенно мучилась во Франции мама Тьерри. Пожилая женщина только и думала о том, как найти и наказать убийц ее сына и их пособников. Сердце матери с болью билось в груди, как только лицо ее сына она видела перед собой, а потом осознавала, что больше никогда он не переступит порог своего дома, не поцелует ее и не скажет: «Как я рад тебя видеть, мама!»

Что же реально произошло в квартире? Спустя год так и не знал никто из семей потерпевших от этой жуткой и страшной трагедии.

Никто из родственников во Франции так и не был еще на могилке своего сына и его семьи после сорока дней. Представить невозможно их состояние, находящихся вдали от могилы сына. Как же им было тяжело? Артем если неделю не съездит на кладбише, то ходит под постоянным чувством самоугрызения и депрессии. Конечно, у них, видимо, свой менталитет, своя вера, русские уже не один раз бы приехали, но если судить по Артему и Людмиле, которые в любой подвернувшийся момент, при любой возможности ехали на кладбище и, несмотря на слезы и боль, возвращались, чувствуя некое облегчение в снятии этой боли от глубокой душевной раны. Те, кто пытаются объяснить и остановить эти частые поездки к могиле, видимо сами не понимают что говорят. Когда Артем приходит и зажигает свечи у плиты с портретами детей, то что-то необъяснимое заполняет его душу, все его тело. Будто кажется ему, что живы они. Все это как сон, сон со свечами, а когда перед уходом после полной уборки листьев, пыли, налетевшего мусора на надгробье, и всей, до метра близлежащей территории, Людмила читает молитву по усопшим, то слезы сами катятся из глаз. Потом они возвращаются к Ольгиной машине и едут молча домой. Есть в этом молчании некое чувство выполненного долга, а может, что-то и другое, но через два-три часа становится полегче, не так тяжело, как было до поездки на кладбище. Вот и судите, люди.

Родители Тьерри и его сестра не были на годовщине, не были на открытии памятника, который Артем сам заказывал, контролировал, оплачивал и очень хотел, чтобы понравилось французам. Конечно, главным цензором была Людмила, которая с первого эскиза и подбора фотографий держала руку на пульсе. Эти дела все-таки немного отвлекали от дум и уводили от затянувшегося расследования. «А как же тяжело родителям Тьерри. Лежит их любимый сын в чужой земле, — думал Артем, — далеко-далеко в России и нельзя прийти и помолиться у его могилки, зажечь свечу, поговорить. Однако было бы несправедливо забрать его от семьи. От его любимых Ольги и Элизы. Конечно, на суд родители Тьерри приедут, дай-то бог им здоровья и сил!»

Следователь Хмелюк, договорившись с адвокатом Дружининым о встрече, сидел в своем кабинете в широком кресле и вот уже минут десять ждал прихода адвоката, который опаздывал на пять минут по договоренности. Левее от него сидели еще двое — это были офицеры уголовного розыска с Петровки-38, а кроме оперуполномоченного из МУРа, был и сам начальник 2-го отдела, полковник милиции Щукин Александр Иванович, среднего роста, крепкого телосложения, брюнет с короткой стрижкой, с постоянной ухмылкой на лице, можно сказать, всегда чем-то недовольный, но и явно острый на язык. Человек, который в деле по убийству семьи Карделли был с самого начала расследования и то, что он приехал со своим оперативником — молодым помощником — на совещание к следователю, было необходимостью, так как дело не закрывалось, а наоборот начиналось в новом качестве, в другом следственном комитете не округа, а Москвы, в другой прокуратуре и у другого следователя.

— Ну и где этот адвокат потерпевшего? — возмущенно спросил Щукин, барабаня пальцами правой руки по столу.

— Задерживается, видимо, сейчас уточним, — следователь набрал номер Дружинина. Спросив, где тот находится, добавил: — Через пять минут будет.

Щукин перестал барабанить по столу и спросил у своего молодого опера:

— Ручку взял?

— Да, взял.

— Будешь помогать мне, а себе все фиксируй для дальнейшей работы. Да, хочу спросить у тебя Савелий Владимирович, вот что, — обратился Щукин к следователю.

— Да, пожалуйста, Александр Иванович, — услужливо отозвался Хмелюк.

— У нас что, все с начала, да ладом?

— Как понимать?

— А так, что я понимаю, отец Ольги Карделли недоволен чем-то? Недоволен сбором документов на суд?

— Есть такое, поэтому и адвокат.

— И что он хочет?

— Говорит, что прокуратура ЦАО и ваши оперативники ничего не сделали. Свернули дело, прекратили расследование.