Владимир Кочергин: Судьбы, как есть

Артем Шмелев.

Туман медленно расходился.

— И надо же было так угораздить, лежать здесь одному, — силился вспомнить подробности выдвижения Артем Шмелев, но это ему давалось с трудом. От напряжения еще больше заломило виски и затошнило. — Где ребята?

Он попытался подняться, но острая боль под правой лопаткой пронзила плечо и бросила его обратно. Туман будто навалился на него, как снежный ком, забивая рот и не пуская в грудь воздух, казалось, так необходимый сейчас, чтобы все понять, что же все-таки с ним произошло?

— Наверно, я ранен, — подумал Артем. Он глубоко вздохнул и снова ощутил разламывающую боль в плече. Его глаза разглядели стволы деревьев, ноздри втянули запах гари, и он вдруг начал вспоминать, как их рекогносцировочная группа получала задачу от начальника штаба на выдвижение и как всё, несмотря на спешные сборы, начиналось нормально, по-боевому, и не предвещало такой быстрой беды. Почему-то ему сквозь картины выдвижения вспомнился анекдот, который рассказал ротный перед выездом, и они дружно смеялись, хотя, что в нем такого смешного.

— Вечером в квартиру гражданина Иванова вошли двое, сказали, что из военкомата, — рассказывал ротный, — и забрали в Армию деньги, золото, видеомагнитофон и телевизор.

Илья Касьян, лучший друг Артема, рассовывая боекомплект в карманы разгрузки, шутил по поводу новенькой медсестры, появившейся вчера на базе с прилетевшей парой вертушек из Моздока. Это была очень полная молодая особа, но симпатичная на мордашку. Улыбалась она во весь свой рот, рассказывая о том, как долетела. Такая уверенная в себе сестрица, казалось, что приехала не на войну, где, кстати, и убивают порой, а на встречу к своему любимому. А, может быть, так оно и было? Кто знает?

— Вот это корма, мужики! — говорил Илья. — Такую площадь и в полтора месяца не изучишь. — Все засмеялись. А Илья вдруг насупился и замолчал. Артем тогда понял, почему осекся на полуслове Илья, а потому, что он никогда, даже в Афгане, сам не любил таких разговоров, когда дело касалось девчонок, которые служили там и которых многие за глаза часто называли «чекисками». Якобы приезжают они на войну только ради бабок, чеки заработать, среди мужиков пофлиртовать и отвалить домой. Он, видимо, вспомнил, как тогда после тяжелого ранения его несли на носилках не парни из разведки, а девчонки, две хрупкие девичьи фигурки, до вертушки и после ее приземления. А кто ему перевязки щадящие делал, кто уколы не больно ставил, кто в операционной работал ассистентами у хирургов?

Губы как будто хрустели, когда Артем начал их облизывать. Хотелось пить. «Вот они вышли колонной на опушку леска, — вспоминал дальше Шмелев, — его бронетранспортер шел первым, до Бамута оставалось совсем ничего, и вдруг этот удар, вспышка и тьма. А где же второй бронетранспортер? Куда он делся? Где все ребята?»

Сознание произошедшей, еще пока не совсем понятной трагедии заставляло напрягать память, попытаться встать и разобраться. Артем, превозмогая боль, все-таки смог подняться и пошатываясь подойти к дымящему бронетранспортеру. Все три офицера, находившихся с ним на броне, теперь неподвижно лежали на земле недалеко друг от друга. Духи их, видимо, добивали, бронежилеты и оружие отсутствовало. Издевательств не наблюдалось, но прострелены в упор они были конкретно, а майор Тонов так был изрешечен, что узнать его можно было только по кроссовкам. Страшно почему-то не было, было одиноко и обидно до слез. Вдруг он отчетливо услышал свое отчество. Это был голос Ильи. Это он не дал этим шакалам, как выяснится позже, добить Артема, Это он вместе с радистом сержантом Грязновым, теперь уже неподвижно лежащим на спине, успел соскочить со второго бэтера и завалить духа с гранатометом, успевшим все-таки перед своей смертью выпустить гранату в борт притормозившей машины. Артем еще при выдвижении из Асиновской понял, что у второго бэтера движок «говно», хотел вернуться, да Ильюха заверил, что ничего, разбежится. Но он не разбежался, а все тормозил ход и отставал.