Дмитрий Черкасов - Записки Джека-Потрошителя

— Да, пожалуй, — говорит Дарлинг. — В таком тонком деле нельзя доверять никому, и я бы на его месте постарался обойтись своими силами.

— Вот это интересно, право! — восклицает Сикерт. — Давайте посмотрим, кто из нас, господа, более всего подходит на роль Потрошителя?

— Я вас прошу, Уолтер! — останавливает его Дарлинг. — Это не смешно!

— Бросьте, я ведь не намерен всерьез обвинять кого-либо из присутствующих. И начну потому с самого себя — как вам известно, я весьма хорошо знаю трущобы, знаком с некоторыми из тамошних обитательниц, иные из них служили мне моделями, с другими я… Впрочем, не буду переходить за грань приличий. Вы знаете, я не питаю особой любви к этим созданиям. Я бы сказал, что мой взгляд на них утилитарен, и что, если я, раздобыв острый нож, решил сыграть небольшую шутку?!

— Я вам повторяю, Уолтер, — мне ваша игра не кажется остроумной, но если уж вы ее начали, то напомню, — говорит Дарлинг, — что Потрошитель, по мнению полиции, хорошо знаком с хирургией!

— Анатомия, друг мой! Я изучал ее, как и всякий художник. Кроме того, я не склонен доверять оценкам полицейских костоправов. С учетом уровня их подготовки неудивительно, что простейшая операция вызывает у них восхищение!

— Хорошо, допустим, что вы идеальный кандидат на роль Потрошителя. Вы удовлетворены этим?

— Я хотел бы продолжить, с вашего позволения. Наш друг Джеймс Стивен, помнится, написал в свое время поэму, в которой некий мужчина убивает десятерых проституток.

Джеймс Стивен пожимает плечами.

— Да, но этого недостаточно для обвинений, мой дорогой!

— Естественно, я ведь только подыскиваю мотивы.

— У меня их нет.

— А ваше падение с лошади? Вдруг вам что-то с тех пор чудится, вроде голосов, которые слышит доктор Лиз! Вы могли изучить анатомию, это совсем нетрудно.

— Я согласен с Дарлингом — это не смешно, Сикерт!

— Полно, полно. Перейдем к нашему другу Томпсону. Вы помните его любопытную поэму об убийце ведьм? И где вы находились в те ночи, когда были совершены убийства? В опиумных курильнях? Можем ли мы быть уверены, что вы тот, за кого себя выдаете?

Томпсон мрачно смотрит на него.

— И наш друг Дарлинг живет одиночкой, у него могут быть какие-то тайны, которые он тщательно скрывает от нас. Почему вы так редко вспоминаете об Америке, Гарольд?

Дарлинг в ответ кривит губы в усмешке.

— И только у Эдди твердое алиби — его не было в Лондоне во время убийств, — заключает Сикерт и довольно оглядывает всех.

— Вы чудовище, Уолтер!

— Благодарю вас и прошу не обижаться, я всего лишь хотел вас развлечь.

В тот же день Центральное агентство новостей получит еще одно послание от Джека-Потрошителя. В отличие от первого письма, это появится на страницах вечернего выпуска «Стар» в тот же день.

«Я не обманывал Дорогого Старого Босса, когда обещал, что вы скоро услышите о проделке дерзкого Джеки. Завтра я все повторю. Номер один завизжала, и я не успел сделать все, что хотел, — пришлось удалиться. Не было времени, чтобы забрать уши для полиции. Спасибо, что придержали письмо, пока я не взялся за работу. Джек-Потрошитель».

Полиция продолжает опрашивать свидетелей. Инспектор Эбберлайн разговаривает с Димшутцем, нашедшим тело Элизабет Страйд.

— Раньше я никогда не видел ее на этой улице, — повторяет тот. — Она выглядит респектабельнее, чем все те дамочки, что здесь обычно ошиваются. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Вполне, — кивает Эбберлайн.

Он разговаривает с Израэлем Швартцем, актером, который незадолго до убийства видел, как на Бернер-стрит какой-то человек ссорился с уличной девкой, но Швартц испугался и ушел оттуда. Актер кажется искренним, но его показания не особенно помогают полиции — он находился далеко от этих людей и в сумерках не мог хорошо разглядеть их лица.

Эбберлайн беседует с членами социалистического клуба — евреями, поляками, русскими. Во время убийства никто из них ничего не слышал — в клубе играла музыка, которая заглушала все уличные шумы.

Тем временем коронер Уинн Бакстер ведет следствие по делу женщины, убитой на Бернер-стрит (ее имя до сих пор неизвестно). Как и прежде, он принимает свидетелей в комнате Александры в Институте трудящихся.

— Я доктор Джордж Филлипс, врач и хирург. Утром в воскресенье, в десять минут второго полиция вызвала меня на Бернер-стрит, дом № 40. Я немедленно оделся и отправился на место. Было час шестнадцать, когда я прибыл туда, — я смотрел на часы. Женщина, как мне показалось, была проституткой. Она не была похожа на еврейку, скорее уж на ирландку, ее горло было перерезано, поверхностный осмотр не выявил никаких других повреждений.