Мария не разобрала, о чем спрашивал ксендз. Вопрос прозвучал откуда-то издалека. Первое, что услыхала она, очнувшись, была музыка. Орган наверху звучал все так же тихо и торжественно, все так же протяжно и печально пел хор. И женщине показалось, что это отпевают ее, уже собравшуюся кончать грешное земное существование.
— Как вы себя чувствуете? — повторил вопрос Августин.
— Спасибо... Голова кружится... И слабость... Видно, господь бог за грехи наказывает.
— Все мы грешны перед богом, — сдержанно сказал ксендз, запрокидывая голову к куполу. — И бог же дает нам силы смиренно служить ему, искупать грехи свои... Вам уже лучше?
— Да, лучше... Спасибо, отец Августин.
— Молитва подкрепит твои силы, — проговорил настоятель, переходя на ты, как он обычно разговаривал с верующими. — Пойдем, если можешь. Нам по пути... Я провожу тебя.
Мария, держась за скамью, с усилием поднялась на ноги и медленно пошла к выходу. За ней неслышно двинулся Августин.
— Мы, верующие, часто несем на себе тяжесть грехов ближних наших, — бережно поддерживая женщину, заговорил ксендз, когда они шли по улице. — Ты, Мария, чиста перед богом и святой церковью. Душа твоя открыта для благости и милосердия всевышнего, но твой муж... Его душа до сих пор черства, его ум до сих пор служит не богу, а...
Августин замолчал, и Мария со страхом поглядела на него. О чем он хотел сказать? Уж не о том ли, что ее Альберт служит дьяволу?
— Ты мне уже не раз говорила, — продолжал ксендз, — что Шамайтис пишет книгу. Ты читала ее?
— Нет. Что я в этом понимаю? К его бумагам я не прикасаюсь.
— Правильно делаешь, это греховные писания... Но как истинная дочь церкви, ты должна знать, что делается в твоем доме. Ведь у тебя бывают верующие...
Мария на секунду остановилась и с трудом передохнула.
— А что я должна сделать, отец Августин, что? — спросила она и снизу вверх взглянула на него.
Высокий, тощий, со строгим, бледным лицом, на котором выделялся длинный хрящеватый нос и блестели большие, почти немигающие глаза, он всегда внушал Марии необъяснимый страх и благоговение. Он напоминал ей святых мучеников, о которых она много читала. В словах ксендза всегда были скрыты какие-то недосказанные мысли, поучения, требования.
Августин ничего не ответил на вопрос, а переспросить она не решалась. Так, молча, они прошли еще два квартала и остановились у дома Шамайтисов. И только здесь, возле чугунной калитки палисадника, ксендз пояснил:
— Святая церковь должна знать козни врагов своих. И ты, Мария, обязана помочь в этом.
— Я готова, святой отец, сделать все, что в моих слабых силах.
— Не сомневаюсь, Мария...
Августин потрогал рукой ограду палисадника, будто пробуя ее прочность, и, пристально глядя на Марию, тихо, но твердо сказал:
— Я сам, как слуга церкви и бога, познакомлюсь с сочинениями твоего мужа. Возьму этот грех на себя. Да простит мне святой апостол Петр!
— Но как же... как же это сделать?— испуганно проговорила Мария.
— Когда твоего мужа не бывает дома?— вместо ответа спросил ксендз.
— По средам он уезжает с утра... в библиотеку... А приезжает под вечер.
— Значит, завтра? Хорошо. Я приду. Ты проведешь меня в кабинет мужа и покажешь его бумаги.
Старуха побледнела. Еще никто никогда без разрешения профессора не входил в его кабинет, не садился за его письменный стол. Сама она в последние годы только иногда, украдкой, на несколько секунд, входила в эту комнату, похожую на библиотеку, чтобы положить очередную записку или взять деньги, которые профессор регулярно, каждый месяц, оставлял на письменном столе. Всю домашнюю работу для Шамайтиса выполняла домработница Катре. Она убирала комнату, подавала еду, стирала белье. Через нее Мария узнавала, что делает муж, какое лекарство заказал в аптеке... Так сложилась жизнь в доме Шамайтисов, и изменить ее уже нельзя было: этого не могла сделать Мария, этого не хотел ее муж.
Колебание старухи не укрылось от внимательного взгляда Августина. Он положил руку на ее плечо и строго спросил:
— Готова ли ты?
— Я готова, — прошептала она.
— Так пусть сомнения не тревожат твое сердце. Завтра утром жди. До свидания, Мария.
Августин снова в знак прощания притронулся к плечу Марии, потом перекрестил и медленно удалился. Прижав руки к сердцу, преодолевая слабость и головокружение, Мария глядела ему вслед.
...Августин пришел утром, через полчаса после ухода Альберта Шамайтиса. Встретив ксендза и усадив его на плюшевый диван под картиной, изображающей распятие Христа, Мария позвала Катре и поручила ей сходить на базар за продуктами. Мария не хотела иметь лишнего свидетеля, а то, чего доброго, эта глупая женщина, беззаветно преданная хозяину, проговорится о посещении его кабинета посторонним человеком.
Читать дальше