Артур Дойл - Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)

– Гм! Дело и впрямь оказалось очень простым, – заметил Холмс. – Хотя, помнится, когда Лестрейд обратился ко мне за помощью, оно ему таким не представлялось. Впрочем, давайте лучше почитаем, что обо всем этом рассказал сам Джим Браунер. Это его заявление, сделанное инспектору Монтгомери в Шедуэллском [17]полицейском участке. Нам повезло, что запись велась дословно.

«Хочу ли я что-нибудь сказать? Да, хочу. Я много чего хочу сказать. Я хочу во всем признаться. Повесить меня или отпустить – решать вам, да только мне все равно, что вы там решите. Знаете, после того, что я сотворил, я ведь не спал ни минуты, и думаю, что уже никогда не смогу заснуть до тех пор, пока глаза мои не закроются навеки. Я ведь все время вижу ее лицо. Иногда я вижу и его, но чаще всего ее. Они меня не отпускают, кто-то из них все время находится рядом. Он хмурится, но у нее выражение скорее удивленное. Бедная белая овечка, конечно же, она удивилась, когда увидела смерть в глазах, в которых почти никогда раньше не видела ничего, кроме любви.

Это Сара во всем виновата, будь она проклята, чтоб ей сгнить заживо! Нет, я себя не выгораживаю, я же опять пить начал, как скотина. Но она бы простила меня, я знаю, мы бы с ней притерлись, как трос с блоком, если бы эта женщина не встала между нами. Сара Кушинг любила меня… Из-за этого все и случилось… Любила, пока вся любовь ее не превратилась в яд и ненависть, когда она поняла, что отпечаток ножки моей женушки в дорожной грязи для меня значил больше, чем все ее тело и душа.

Их было три сестры. Старшая – обычная женщина, средняя – дьяволица, а младшая – ангел. Саре было тридцать три, а Мэри – двадцать девять, когда я женился на ней. Мы были счастливы, когда стали жить вместе, и во всем Ливерпуле не было лучше женщины, чем моя Мэри. А потом мы пригласили Сару пожить у нас недельку. Неделя превратилась в месяц, одно за другое, и она как бы стала частью нашей семьи. Я ведь тогда не пил. Мы понемножку откладывали деньги, и все было прекрасно и замечательно. Кто бы мог подумать, чем все это закончится, разве можно было такое предположить?

Я почти все выходные проводил дома, а если судно задерживали для погрузки, то, случалось, что свободной у меня оказывалась целая неделя, так что свояченицу свою Сару я видел очень часто. Она высокая, красивая женщина, жгучая брюнетка, горячая, гордая, а глаза у нее горят, будто там кто искры из кремня высекает. Но, когда рядом была Мэри, я о ней даже и не думал, клянусь, и если я вру, гореть мне в аду вовеки!

Иногда я замечал, что она как-то уж слишком настойчиво зовет меня на прогулку или норовит остаться со мной наедине, только сильно я об этом не задумывался. Но однажды глаза мои открылись. Я вернулся из очередного плавания и пришел домой вечером. Жены не было, зато дома была Сара. «Где Мэри?» – спросил я. – «Она пошла какие-то счета оплатить». – Мне очень не терпелось ее увидеть, поэтому я принялся ходить туда-сюда по комнате. – «Джим, неужели ты не можешь побыть счастливым без Мэри хоть пять минут? – говорит она. – Мне даже как-то обидно, что я тебе настолько неприятна, что ты и такое короткое время не хочешь побыть со мной». – «Ну что ты придумываешь, девочка моя», – сказал я и протянул к ней руку, просто так, чтобы успокоить, но она тут же схватила ее обеими руками, и я почувствовал, что они у нее горят как огонь. Я посмотрел ей в глаза и сразу понял все. Тогда я отдернул руку и нахмурился. Она подошла ко мне, немного постояла молча, потом потрепала меня по плечу. «Успокойся, старина Джим!» – сказала она каким-то насмешливым голосом, рассмеялась и выбежала из комнаты.

После этого Сара возненавидела меня всем сердцем, всей душой. О, эта женщина умеет ненавидеть. Какой же я дурак, что позволил ей остаться у нас! Жалкий слепой тупица! Но о том, что случилось, Мэри я не сказал ни слова, я знал, что это очень расстроит ее. Поначалу все шло, как прежде, но потом я начал замечать, что с Мэри что-то происходит. Она всегда была такой наивной, такой доверчивой, а теперь в ней появилась какая-то подозрительность, недоверчивость. Начались расспросы, где я был, что делал, от кого получаю письма, что у меня в карманах, и еще тысяча подобных глупостей. День ото дня она становилась все недоверчивее и раздражительнее, ни дня не проходило без того, чтобы мы не поссорились из-за какого-нибудь пустяка. Я не мог понять, почему это происходит, в чем причина. Сара меня избегала, зато с Мэри они сделались неразлучны. Теперь-то я понимаю, как она накручивала мою жену, отравляла ей жизнь и настраивала против меня, только тогда я, как слепой крот, ничего этого не видел. И я снова запил. Наверное, этого не случилось бы, если бы Мэри была такой, как всегда, но теперь у нее появилась причина презирать меня, и трещина между нами становилась все больше и больше. А потом появился этот Алек Фэрберн, и все стало в тысячу раз хуже.