Буало-Нарсежак: Дурной возраст

— Прошу вас… — начал Люсьен.

Голос дрожал от унижения. Он закончил одним махом:

— …принять мои извинения.

— Ваша очередь, Корбино.

Эрве в ярости переминался с ноги на ногу.

— Вы слышите, что я сказал? — спросил директор.

Эрве закрыл глаза и промямлил, как маленький:

— Прошу вас принять мои извинения…

Мысленно добавил:

…старая мымра.

— А теперь уходите оба с глаз долой, — заключил директор. — Скоро узнаете о моем решении. Господин надзиратель, соблаговолите проводить их в класс… А вас, мадемуазель Шателье, попрошу остаться. — Пока провинившиеся удалялись в сопровождении надежной охраны, он вызвал секретаршу: — Мадам Бошан, будьте добры, принесите мне досье учеников Шайу и Корбино из восьмого «Г»… Спасибо.

Он открыл первую папку и стал медленно читать: Шайу, Люсьен, год рождения: 3 ноября 1961. Нант.

— Значит, ему пятнадцать с половиной лет. Согласен, он не слишком продвинут в своем развитии, как, впрочем, и другие. Этот восьмой класс — не сахар.

Он опять углубился в личное дело, пробежал глазами несколько строк.

— Семейное положение оставляет желать лучшего. Отец — врач. Мать умерла четырнадцать лет назад. Вам это известно? Вот вам мой добрый совет: когда принимаете класс, заводите подробную карточку на каждого ученика. Доктор Шайу — серьезный человек. Помню, он не раз приходил сюда поговорить о сыне. У него, в сущности, нет времени им заниматься, это понятно. Утром он в больнице, во второй половине дня принимает пациентов, затем визиты к больным. Словом, его никогда нет дома. И парень поневоле предоставлен самому себе. Он ни в чем не нуждается, замечу я вам. Отец, безусловно, хорошо зарабатывает. Но деньги еще не все. Когда вам пятнадцать лет, человек нуждается в любви, а вот по этой части, боюсь… Есть бабушка с материнской стороны, но она живет на Лазурном берегу. Остается прислуга. Представляю, сколько он их перевидал с тех пор, как родился. В сущности, несчастный мальчишка. Я, разумеется, не собираюсь его защищать. Говорю только в том смысле, что вы ставите нас в затруднительное положение. Если мы решим его исключить, дисциплинарный совет придется уламывать. Доктор Шайу не последний человек.

Случай Корбино тоже отнюдь не прост, — продолжал он. — Корбино немного старше. К началу учебного года ему уже исполнилось шестнадцать. Да, родился 4 октября 1960 года. Вот тут я могу с вами согласиться: в наших интересах было бы его исключить. Учеба его не интересует. Но… два года назад он потерял отца. Мать и зять — хозяева гаража, с тех пор как его сестра вышла замуж. Словом, все слишком заняты, чтобы за ним присматривать. К тому же он сложен, как взрослый мужчина, занимается дзюдо. Даже чемпион спортшколы. Избавиться от него — значит лишиться ценного кадра. Теперь спорту придается такое значение!

— Понимаю, — сказала мадемуазель Шателье. — Их водой не разольешь, потому что оба сироты.

— Возможно. Кстати, они прекрасно друг друга дополняют. Шайу — хрупкий, но замечательно умен. Корбино звезд с неба не хватает, но здоровяк. В каком-то смысле — голова и ноги!

— Может, можно было бы их разъединить. Достаточно одного перевести в другой класс, — предложила девушка.

— Мне не кажется это разумным выходом. Мы должны действовать тактично. Сегодня четверг, каникулы начинаются завтра вечером. Продлятся пять дней. Перед началом занятий я свяжусь с родителями. За это время головы поостынут. И к вам, уважаемая коллега, тоже вернется хладнокровие. Между нами, почему вы выбрали профессию педагога?

— Не знаю, это произошло само собой. Я хорошо училась, ну и вот… — сказала она, краснея.

— К сожалению, можно блестяще учиться, но затем… когда вы на работе… особенно с теперешней молодежью.

— Вы считаете, что я не справлюсь, господин директор?

— Я этого не сказал.

Директор встал и проводил мадемуазель Шателье до двери.

Люсьен прошел в кухню, где Марта чистила овощи.

— Я вернусь через пару часов, — бросил он.

— Я, может быть, уеду. Вам только рагу разогреть, — заметила старушка.

Дверь приемной была приоткрыта, виднелась очередь пациентов, листавших журналы. На улице прогуливался Эрве, рядом стояла красная двухместная машина.

— Шевелись! — сказал он.

Люсьен уселся, Эрве хлопнул дверцей, и машина тронулась.

— Зять уехал в Редон, — пояснил он. — Времени хватит, но я предпочитаю вернуться до него. Он разорется, если узнает, что я брал его тачку. Хороша, правда?

Он перешел на третью скорость и дал газ. Люсьену показалось, что улица сама бросилась ему навстречу. В наполовину опущенное ветровое стекло врывался ветерок, пахнувший морским приливом, свежей водой.