Буало-Нарсежак: Дурной возраст

— Начертите окружность с центром в точке О…

Заскрипел мел.

— Что это такое? — спросила она.

— Ну, окружность с центром О, — невозмутимо ответил он.

Рисунок напоминал то ли картофелину, то ли земляную грушу.

— Немедленно сотрите.

Товарищи онемели от восторга.

— Это и есть круг, — утверждал Люсьен. — Я могу вам даже журнал принести. Открытие американцев. У них это называется мягкая геометрия.

Как удар волны, грохнул дикий рев.

— Хватит! — крикнула мадемуазель Шателье.

Удивленный, даже шокированный Люсьен призывал учительницу в свидетели.

— Не знаю, что с вами… Я правду говорю. Не я же ее выдумал, эту новую геометрию!

— Я тоже читал статью, — вскочил Эрве. — Это не туфта. Не обращайте внимания на этих идиотов. Они ничего не знают.

Он повернулся к бесчинствующему классу.

— Заткнитесь, кретины!

Это несуразное вмешательство вызвало бурю восторга.

— Первый, кто пошевельнется… Вы меня поняли! — вопил Эрве, подражая главному надзирателю.

Его голос потонул в мычании на все лады.

— Я не виноват, — извинился Люсьен с видом святоши.

Мадемуазель Шателье совершенно растерялась. Губы ее дрожали. Ее охватила паника. Машинально она взяла сумочку, бросила на своих мучителей диковатый блуждающий взгляд и вышла из класса, позабыв закрыть за собой дверь. Такого еще не бывало. Воцарилась тишина. Люсьен стер свои дурацкие каракули, дабы не оставлять вещественных доказательств проступка, и вернулся на место.

— Ну и намылят нам шею, парни! — послышался хриплый, ломающийся голос.

Ждать долго не пришлось. В коридоре послышались знакомые шаги главного надзирателя. Правосудие надвигалось. По лицу главного они поняли, что на этот раз серьезных неприятностей не миновать.

— Шайу… Корбино… Быстро в кабинет директора.

Церемонно и молча сообщники повиновались. Главный проводил их взглядом, затем, обращаясь к оцепеневшим приятелям, скомандовал:

— Остальные — во двор. Чтобы ни звука!

Секретарша, которая, казалось, была в курсе дела, глянула на них с нескрываемой враждебностью и препроводила Люсьена и Эрве в кабинет директора. Директор и надзиратель тихо разговаривали у окна. Директор сел, надзиратель продолжал стоять.

— Подойдите.

Заложив руки за спину, неуклюже, смущенно, мальчики остановились у стола, заваленного бумагами, ведомостями, досье.

— Опять вы, — сказал директор. — Небось горды собой? И только потому, что у вас молодая и еще неопытная учительница, вам доставляет удовольствие делать ее жизнь невыносимой. Непристойный галдеж — ваших рук дело, я сказал бы — мания. Вы, Корбино, самый рослый и самый глупый, берете на себя поддержание бедлама на уровне, а вы, Шайу, исподтишка, как бы ни при чем, всячески его субсидируете.

Слово показалось Люсьену столь странным, что живот буквально свело судорогой, и он чуть не расхохотался, как сумасшедший. От этого нелепого слова «субсидия» голова шла кругом.

— Вас, кажется, забавляют мои слова, Шайу?

— Нет, господин директор.

Кризис терял свою остроту. Оставался страх перед неминуемым наказанием. Легко было представить себе загубленные вечера, тоскливые обеды и ужины наедине с угрюмым отцом, с трудом сдерживающим себя, чтобы не распекать, не осыпать упреками.

Директор повернулся к надзирателю:

— Что вы предлагаете, господин надзиратель? Вернуть их родителям? Совершенно очевидно: так это не может продолжаться. Шайу, соблаговолите мне объяснить, почему мадемуазель Шателье вынуждена постоянно с вами конфликтовать?

— Она пристает ко мне, — прошептал Люсьен.

Директор подскочил:

— Что это еще за блатной жаргон?

Верный Эрве пришел на помощь:

— У нее зуб на нас.

Уловка вернула Люсьену малость хладнокровия. Он глубоко вздохнул и пролепетал:

— Это правда, господин директор. Есть ведь и другие… Но с ними никогда ничего не случается.

— Так! Для начала вы принесете извинения своей учительнице. Затем будут приняты необходимые меры.

Он нажал кнопку оперативной связи:

— Мадам Бошан, попросите мадемуазель Шателье зайти ко мне.

Люсьен и Эрве с досадой переглянулись. Мадемуазель Шателье вошла и присела на край кресла.

— Шайу, извинитесь, как подобает воспитанному мальчику. Ну! — приказал директор.

— Что мне надо говорить? — бормотал красный от злости Люсьен.

— Прошу вас принять мои извинения…

— Извиняюсь…

— Нет. Прошу вас принять мои извинения…

Мадемуазель Шателье сидела, опустив голову, словно сама была виновата.