Колин Декстер: Панихида по усопшим

Мальчики носились вокруг с феноменальной энергией: играли в пляжный футбол (это Гарри организовал), плавали в море, карабкались вверх и вниз по скалам, поглощали колу, жевали бутерброды, хрустели чипсами, а затем лезли обратно в море. Но для нее это был пустой, бесплодной день! Она была официально «медсестрой» на этом пикнике, на тот случай, если кто-то почувствует себя больным или оцарапает колено. Но она могла бы провести весь день с Полом. Весь день! Без какого-либо риска. О, Боже! Она не могла не думать об этом…

Чем дальше клонилось к морю заманчиво мерцавшее солнце, тем сильнее грохотали волны у береговой линии, разлетаясь каплями тяжелого тумана. Это был неподходящий день для начинающих пловцов, но очень веселый для мальчиков, которые с огромным удовольствием без устали прыгали среди волн, и Лоусон с ними, – белокожий, как рыбье подбрюшье, – он смеялся с ними и брызгался, такой счастливый. Все это казалось Бренде совершенно невинным, и она ни за что не смогла бы поверить в реальность мерзких сплетен о нем. Не то, чтобы она сильно любила Лоусона или, наоборот, сама ему нравилась. На самом деле она думала, причем уже не раз, что Лоусон должен что-то подозревать о ней и Поле; но он об этом ничего не говорил… пока.

Гарри пошел прогуляться вдоль эспланады, и она была рада, что он оставил ее наедине с собой. Она попыталась читать газету, но ее страницы хлопали и разлетались на ветру, и она положила ее обратно в походную сумку, рядом с термосом с кофе, бутербродами с семгой, и своим белым бикини. Да. Жаль бикини… Она сильнее осознала власть своего тела за эти последние несколько месяцев, и ей приятно было видеть, как молодые люди глазели на ее выпирающие груди. Что с ней происходит?..

Когда Гарри вернулся через час или чуть позже, было совершенно ясно, что он выпил, но она ничего не сказала. В качестве уступки английскому лету, он облачился в старые шорты – давно отслужившие, мешковатые, в которых (согласно Гарри) он вместе со своими людьми очистил малайские джунгли ото всех террористов. Ноги похудели, особенно около бедер, но были по-прежнему мускулистыми и сильными. Сильнее, чем у Пола, но… Она приостановила поток своих мыслей, и развернула фольгу на бутерброде.

Она отвела глаза от мужа, медленно жевавшего консервированную семгу. Что с ней происходит?.. Бедняга даже не может поесть, чтобы она не испытала к нему умеренного отвращения. Ей надо что-то с этим делать, она знала это. Так дальше нельзя. Но что она могла сделать?

Если б не этот безрадостной день в Борнмуте (хотя осознание этого пришло намного позже), признала бы Бренда Джозефс тот уродливый факт, что встал перед ней во весь рост: она теперь ненавидела человека, за которого вышла замуж.

– Вы слышали, кто-то прикарманивает деньги из церковной казны? Это всего лишь слухи, но…

Это было на следующее утро, когда Моррис услышал шепот в первый раз; но в его сознании – как и у многих других – предполагаемые еженедельные кражи были уже прочно обоснованы «высшим судом небесным», и теперь только нуждались в небольшом земном подтверждении. Были – безусловно – только две очевидные возможности, двое возможных подозреваемых: Лоусон у алтаря и Джозефс в ризнице. А во время исполнения предпоследнего гимна Моррис слегка повернул направо укрепленное на органе зеркало и отрегулировал высоту так, чтобы ему был хорошо виден алтарь позади большого, позолоченного распятия, стоящего на парчовой ткани. Вот Лоусон высоко держит поднос с собранными пожертвованиями, вот опускает его и, склонившись, с благословением передает его в ризницу. У него не было возможности ясно видеть руки Лоусона, но то, что он ни к чему не прикасался, – Моррис мог бы поклясться в этом. Так это, стало быть, презренный червь Джозефс! Это гораздо более вероятно, – пока считает деньги в полном одиночестве в ризнице. Да. И все же… И все же, раз церковные средства кто-то воровал, не было ли там гораздо более предпочтительного виновника? Вроде того, неряшливого на вид человека из церковного приюта, человека, который присутствовал на службе и сидел рядом с Брендой Джозефс у задней стены церкви, человека, с которым подружился Лоусон, – того человека, с которым сам Моррис столкнулся предыдущим утром в доме викария.

Спустя несколько минут он спокойно закрыл крышку органа, и ему даже удалось поприветствовать веселым «Доброе утро» миссис Уолш-Аткинс, когда она, наконец, поднялась с колен. Но на самом деле ему было не до веселья; и, пока он медленно шел вверх по центральному проходу, его мысли на этот раз занимала не Бренда Джозефс, которая, как он сейчас видел, ждала его у купели. Как и Лоусон в это же время неделю назад, он чувствовал сильную озабоченность.