Колин Декстер - Путь сквозь лес

Философские исследования

– Я должна поговорить с вами.

– Говори, дитя мое.

– Я не часто бываю в вашей церкви.

– Это не моя церковь – это Божья церковь. Все мы дети Всевышнего.

– Я пришла исповедаться в страшном грехе.

– Во всех грехах следует исповедаться.

– Но все ли грехи могут быть прощены?

– Если мы, такие, как есть, – многогрешные смертные, – находим в наших сердцах силу, чтобы прощать, подумай о нашем бесконечно милосердном Господе, понимающем все наши слабости, знающем всех нас гораздо лучше, чем мы знаем сами себя.

– Я не верю в Бога.

– И ты считаешь, что это имеет какое-то значение?

– Я не понимаю вас.

– Может, гораздо важнее, верит ли Господь в тебя?

– Вы говорите, как иезуит.

– Прости меня.

– Не вы – я нуждаюсь в прощении.

– Помнишь притчу о страннике, который наконец покаялся в своих грехах перед Богом? Как тяжелый груз немедленно спал с его плеч – подобно боли, исчезающей после того, как скальпель вскрывает нарыв?

– Вы, наверно, уже неоднократно говорили эти слова?

– Да. Я говорил эти слова и другим.

– Другим?

– Я не могу рассказать о них. В чем бы эти мужчины и женщины ни исповедались мне, они исповедались – через меня – Господу.

– В таком случае нужды в вас в действительности нет – вы это хотите сказать?

– Я слуга Господа. Иногда он дает мне возможность помочь людям, искренне раскаивающимся в своих грехах.

– А как же с теми, кто не раскаивается?

– Я молюсь, чтобы Бог проник в их сердца.

– Бог простит их – что бы они ни сделали? Вы верите в это, святой отец?

– Верю.

– Происходившее в концлагерях...

– О чем ты, дитя мое?

– О "грехах", святой отец.

– Прости меня еще раз. Мои уши уже подводят меня, но не мое сердце. Моего собственного отца замучили насмерть в японском лагере в 1943 году. Тогда мне было тринадцать. Я в полной мере испытал, насколько трудно прощение. Это я рассказывал очень немногим.

– Вы простили мучителей своего отца?

– Бог простил их, если они искали его прощения.

– Может быть, в военное время зверства простительнее.

– Здесь нет шкалы: лучше – хуже, ни в мирное время, ни в военное. Законы Бога – есть законы, установленные Богом. Они прямы и неизменны, как вечно неизменны звезды на небе. Если человек бросится головой вперед с высот храма, по закону Бога он разобьется, но никогда не изменит общий закон, однажды установленный Богом.

– А вы все-таки иезуит, святой отец.

– Я также и человек. А люди грешны, и не все их поступки бывают во славу Господа.

– Святой отец...

– Говори, дитя мое.

– Возможно, вы сообщите куда следует то, в чем я исповедуюсь...

– Священник никогда не сделает такого.

– Но если я хочу, чтобы вы сообщили?

– Мой святой долг отпускать грехи во имя нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа, отпускать грехи всем, кто выказывает искреннее раскаяние. В дела мирской власти Церковь не вмешивается.

– Вы не ответили на мой вопрос. Что же будет, если я хочу, чтобы вы сообщили обо мне полиции?

– Я не знаю, как поступить в таком случае. Я спрошу совета у моего епископа.

– Прежде к вам никогда не обращались с подобной просьбой?

– Никогда.

– А что, если я повторю свой грех?

– Раскрой свои мысли. Раскрой эти греховные мысли передо мной.

– Я не могу сделать этого.

– Расскажешь ли ты все, если я догадаюсь о причинах твоего отказа?

– Вы никогда не догадаетесь.

– Может быть, я уже догадался.

– Тогда вы знаете, кто я?

– О да, дитя мое. Я думаю, что знаю тебя давным-давно.

Морсу никогда не удавалось использовать причитающийся ему отпуск, и вообще он редко предавался праздности. Так сказал он Стрейнджу – своему начальнику – свежим июньским утром.