Роберт Райан - Земля мертвецов

Блох сидел на главной площади. Красота зданий не укладывалась у него в голове. Средневековые фасады со сложной резьбой и причудливой скульптурой, инкрустация драгоценными камнями, позолота – и все это цело. Ни единой пулевой пробоины. Ни щербины от осколков. Уши, носы, пальцы – все на месте. Война не коснулась каменных херувимов и святых, не потревожила их.

С людьми было то же самое. Он привык к лицам, обезображенным страхом, осунувшимся от усталости, с запекшейся грязью. Здесь и мужчины, и женщины выглядели чистыми, собранными и спокойными. Правда, некоторые из штатских, кто похрабрее, подозрительно и враждебно косились из-под зонтиков на него и других немцев, спешили скорее пройти мимо кафе, где он сидел за большим окном. Но в остальном – на лицах не было и следа напряжения, люди вели себя прямо-таки беззаботно, одевались опрятно, в чистое, отглаженное платье, и заботы у них были обычные, будничные. Его это невольно раздражало. Блох явился сюда из распадающегося мира – мира, где бастионы цивилизации мало того что смели, так еще и обгадили. Может быть, напрасно он так скоро приехал в Брюссель. Он еще не здоров, тишина выводит его из себя. Странно признаться, но ему недоставало грохота орудий.

Блох заказал к кофе шнапс: истрепанные нервы заставили забыть о решении встретить Хильду с ясной головой. Конечно, она могла и не приехать. Не получила телеграмму или не сумела попасть на поезд. Хотя те, кто едет к раненым родственникам и любимым на фронт и в прифронтовую полосу, нынче получают привилегии от железной дороги. «Пожалуйста, пусть приедет! – умолял он неизвестно кого. –  Пожалуйста!»

Он обвел взглядом зал кафе. Все здесь были старше его чином, но Блоха это не волновало. Люкс достал ему мундир элитной штурмовой части, возвышавший его над всеми этими местными лейтенантами и капитанами, копившими жирок на задницах за конторскими столами. С повязкой на лице – мало кто из здешних офицериков был ранен в бою, –  в новенькой форме, он произвел впечатление даже на бельгийца-официанта.

Один из офицеров – риттмейстер транспортного корпуса – перехватил его взгляд на компанию штабных писарей и ответил вызывающим взором. У риттмейстера было худое надменное лицо и дуэльный шрам на скуле – Блох всегда подозревал, что такие шрамы остаются скорее от дрогнувшей при бритье руки, чем от поединка чести. Блох выдержал взгляд транспортника и недрогнувшей рукой опрокинул в рот рюмку шнапса. Риттмейстер поморщился и повернулся к своим штабным приятелям. За пивом он бросил какое-то замечание, вызвавшее в компании смешки. Блох представил его в перекрестье прицела обещанного маузера и подумал, во что превратят этот череп новые патроны Spitzgeschoss mit Stahlkern .

– Эрнст?

Оклик застал его врасплох, он чуть не опрокинул столик, вскакивая на ноги. Хильда немного похудела, побледнела и одета была в черное, как вдова.

Он потянулся к ее щеке, бережно погладил мозолистыми пальцами. Ничего мягче ему не приходилось касаться. В груди встал ком, подступили слезы. Красота площади накрыла его, а хрупкая, как дрезденская статуэтка, фигурка Хильды едва не сломала. Почудилось, будто девушка пришла на его похороны.

– Садись, пожалуйста, –  выговорил он, махнув, чтобы принесли еще кофе.

– Эрнст… лицо… Что с тобой? В телеграмме ты не писал, что ранен.

Он потрогал забытую повязку.

– Это ничего. То есть заживет. Пока выглядит нехорошо. Доктора беспокоились, как бы ты не сбежала от меня с визгом.

Она коснулась его руки, и он придержал ее пальцы другой, чтобы не спешила убрать.

– И не подумаю. Ты прекрасно выглядишь. –  Она набрала в грудь воздуха и слишком торопливо забормотала: – Мать не хотела меня отпускать. Карл погиб. Только на прошлой неделе похоронили. В него стреляли. Он выжил, но рана… аэроплан загорелся при падении, уже за линией фронта. Солдаты бежали к нему, но… – Она закрыла глаза не в силах продолжать.

– Жаль. Хороший был мальчик.

– Мальчик, да… мы еще в трауре. Мать сказала, что мне ехать неприлично. А отец – что отказаться от тебя, героя войны, было бы бесчестьем.

Блох невесело хохотнул:

– Твой отец на моей стороне?

– Да.

– И это он называл меня раньше деревенщиной? – Блох тогда только познакомился с Хильдой – два клуба туристов разбили лагеря на соседних пригорках прекрасным, бесконечным летом 1911 года. –  Я потрясен!

– Война все изменила, –  с болью сказала она. –  Даже отца.