Павел Девяшин - Афина Паллада

– Почти?

– Точно так-с! Изволите убедиться? Вон там, видите, торчит край фуражки?

– Справа от самого… эмм… запятнанного камня? Кажется, вижу-с!

Данилов улыбнулся:

– А теперь позвольте продемонстрировать вам верность моих логических выкладок.

Заученным движением петербуржец опустился на одно колено, скрупулезно следуя науке, преподаваемой в военном училище, вскинул ружье, притом именно такое, каковым из соображений экономии обыкновенно вооружали юнкеров, и, приложившись щекой к потертому прикладу, нажал на спусковой крючок. Рокот выстрела эхом пронесся над горой. Пространство между стрелком и его целью тотчас заволокло белым непроницаемым дымом.

– Ну, что там? – дышал в затылок подпоручик.

– Не пойму. Вернемся, посмотрим поближе? – предложил Данилов.

Вскоре все трое склонились над оврагом. Жандармский реквизит (целый и вполне себе невредимый) весьма невежливо ухмылялся криво нарисованным ртом.

Фельдфебель присвистнул, указывая на свежую выщерблину, зиявшую посреди камня:

– Батюшки мои! Горазды же вы, господин обер-офицер, пули метать!

– Пустое, Некрасов. Сей результат нельзя считать удовлетворительным. Что и требовалось доказать!

– Пожалуй, вы правы, Евгений Николаевич, – протирая платочком огромную залысину, заметил Гнедич. – Не скажу, впрочем, что такой выстрел совершенно уж невозможен. Ежели вооружиться, скажем, добрым английским штуцером да с новомодной пулею.

– Именно! – хлопнул в ладоши Данилов. – Наша гладкоствольная старушка с такой задачей попросту не совладает. Какой из всего этого следует вывод?

– Если Карачинского убили из ружья 1808 года, что вероятней всего и произошло, судя по извлеченному заряду, то непременно с близкого расстояния.

– Верно! Разумеется, версию Тимофея Петровича об участии в деле вероломных псыхадзэ вовсе уж отмести нельзя. Теоретически такой ход событий, хоть и маловероятен, но все-таки возможен. Впрочем, тут следствие заходит в тупик до следующих сходных случаев. Свидетелей-то нет. Кстати сказать, как вышло, что подле Владимира Михайловича в смертный час не оказалось ни одной живой души?

Комендант вздохнул, он, казалось, и сам не единожды задавал себе этот вопрос:

– До сих пор диву даюсь, ваше благородие! Обычно рядом с поручиком всегда крутился этот башибузук Лебедев.

– Почему башибузук? – удивился Данилов.

– Да потому, что Николай Юрьевич тот еще любитель одеваться по туземному. Папаха, бурка с газырями. Чистый абрек.

– Вот как? – жандарм почесал подбородок и вдруг спросил невпопад: – Интересно, вернулся ли подъесаул?

Ответом послужил сухой щелчок взводимого курка, подхваченный где-то неподалеку и донесенный до слуха офицеров свежим горным ветром. Следуя предписанной инструкции, фельдфебель дернулся было в сторону подпоручика, повалить на землю, прикрыть собой. Поздно! Пуля предвосхитила движение пожилого служаки и со свистом впилась ему в шею, обдав стоявших рядом мужчин бисером горячих капель.

– Некрасов! – только и успел воскликнуть комендант Александровской крепости и через миг уже оказался на дне злосчастного овражка, придавленный штаб-ротмистром.

– Ложись, ваше благородие, засада! Солдаты, ко мне!

Нужно отдать должное выучке ветеранов Кавказской линии. Подлесок немедленно пришел в движение. Послышались команды унтеров, топот многочисленных ног, треск ломаемых кустов, крики: «За мной, касатики!», «Шевелись, едрена мать!»

Стараясь не слишком приподнимать голову, Данилов извернулся в попытке взглянуть назад, туда, откуда, по его мнению, стреляли. Взгляд услужливо уперся в неживое лицо Тимофея Петровича. Седой ус перепачкан пылью и кровью, глаза выкатились из орбит. Фельдфебель, точно силился произнести: «Надо же, какая оказия вышла, ваше благородие».

«Вот тебе и зарок, – мысленно попрекнул себя Евгений Николаевич. – По твоей вине сегодня погиб хороший человек».

«Хороший человек Шлиппенбах, – думал Евгений Николаевич, вышагивая по непривычно прямой для русских городов улочке Пятиводска. – Бог мне его послал».

Новый жандармский начальник выслушал доклад об утреннем происшествии с удивительным спокойствием, достойным последователей древнеримских стоических школ. Точно он Луций Анней Сенека, а не служащий политической полиции. Данилов ожидал чего угодно, вплоть до отстранения от дела и строжайшего повеления возвратиться к рутине, но Антон Бенедиктович распорядился иначе. Приказал во что бы то ни стало продолжать расследование и даже позволил себе в отношении штаб-ротмистра скупую похвалу, дескать, следственный эксперимент объективно продемонстрировал уголовную составляющую по делу господина Карачинского, а стало быть, результат оправдал ожидания. Смерть фельдфебеля, разумеется, – событие во всех отношениях печальное и даже прискорбное, но такова солдатская доля – умирать на войне. Ничего не попишешь.