Агата Кристи - Лощина [= Долина; = Смерть у бассейна] [litres]

Он и мамаша Крэбтри отлично понимают друг друга! Она настоящий боец, не то что женщина на соседней койке, этот безвольный слизняк. Мамаша Крэбтри с ним заодно, она хочет жить! Хотя только Господь Бог знает, почему ей этого хочется, если вспомнить трущобы, в которых она живет с пьяницей мужем и выводком непослушных детей. Сама она изо дня в день моет полы в бесконечных конторах. Беспрестанный тяжелый труд и так мало радости… И все-таки она хотела жить и радовалась жизни, как и он, Джон Кристоу, умел ей радоваться! Для них обоих были важны не обстоятельства жизни, а сама жизнь, жажда существования. Странно… необъяснимо! «Надо будет поговорить об этом с Генриеттой», – подумал он про себя.

Он проводил пациентку до двери, дружески, подбадривающе пожал ей руку. В голосе его звучали поддержка и сочувствие. Женщина ушла успокоенная, почти счастливая. Доктор Кристоу так внимателен!

Джон забыл о ней сразу же, как только закрылась дверь. По правде говоря, он едва ли замечал ее присутствие, даже когда она была в кабинете. И все же, хотя он действовал почти механически, он не мог не отдать ей часть своих душевных сил, ведь он был целителем. И теперь вдруг почувствовал, как много затратил энергии.

«Господи, – снова подумал он, – как же я устал».

Еще одна пациентка, а потом – выходные. Он с удовольствием задержался на этой мысли. Золотые листья, подкрашенные алым и коричневым; мягкий влажный запах осени… дорога в лесу… лесные костры. Люси – неповторимое, прелестное создание с парадоксальным ускользающим и неуловимым умом. Он готов быть вечным гостем Генри и Люси. А «Лощина» – самое восхитительное имение в Англии! В воскресенье он отправится в лес на прогулку с Генриеттой. Вверх на гребень холмов и вдоль гряды. Он забудет про всех больных на свете. «Слава богу, Генриетта никогда не болеет!» И вдруг озорно улыбнулся: «Уж она точно никогда не обратилась бы ко мне!»

Еще одна пациентка. Нужно нажать кнопку вызова на столе. И все-таки, непонятно почему, он медлил, хотя уже и так опаздывал. Ленч готов. Герда и дети ждут его в столовой наверху. Он должен закончить прием.

Джон, однако, продолжал сидеть не двигаясь. Он устал, очень устал. В последнее время эта усталость нарастала, и он становился все более раздражительным. Джон и сам это видел, но сдерживаться не мог. «Бедняга Герда, – подумал он. – Ей немало приходится терпеть…» Ох уж эта ее покорность, готовность всегда безропотно с ним соглашаться, хотя в половине случаев не прав был он. Бывали дни, когда его раздражало буквально все: каждое слово, каждый ее шаг. «И чаще всего, – подумал он с унынием, – меня раздражало то, что она была права». Терпение Герды, бескорыстие, полное подчинение и желание ему угодить – все вызывало в нем протест. Ее никогда не возмущали его вспышки гнева, она никогда не пыталась настоять на своем или сделать что-нибудь по-своему. «Ну что ж, – подумал он, – поэтому ты и женился на ней, не так ли? На что ты жалуешься?»

Странно, но те качества, которые так раздражали его в Герде, он очень бы хотел видеть в Генриетте! Его раздражает в Генриетте… Нет, это не то слово, Генриетта вызывает в нем не раздражение, а гнев. Джона возмущала непоколебимая правдивость Генриетты во всем, что касалось его самого, хотя это было так не похоже на ее отношение ко всему остальному миру. Однажды он сказал ей:

– Я думаю, ты величайшая лгунья, каких я когда-либо встречал!

– Возможно!

– Ты готова наплести человеку все, что угодно, только бы доставить ему радость.

– Мне кажется это важным.

– Важнее, чем сказать правду?

– Намного.

– Так почему же, ради всего святого, ты не можешь хоть разок солгать мне?

– Ты этого хочешь?

– Да!

– Прости, Джон, но я не могу.

– Ты ведь почти всегда знаешь, что бы я хотел от тебя услышать.

Полно, он не должен думать сейчас о Генриетте. Сегодня вечером он ее увидит. А сейчас надо скорее покончить с делами! Позвонить и отделаться наконец от этой последней пациентки, черт бы ее побрал! Еще одно болезненное создание. На одну десятую настоящих болезней девять десятых чистейшей ипохондрии! А впрочем, почему бы ей и не поболеть, если она готова заплатить? Этот контингент создает некое равновесие с такими, как миссис Крэбтри.

Однако он продолжал сидеть неподвижно. Он устал… очень устал. Эта усталость… такая давняя. Ему чего-то хотелось, страшно хотелось… И вдруг мелькнула мысль: «Я хочу домой».

Вот это да! Откуда такие мыслишки? Что значит домой?! У него ведь никогда не было дома. Родители жили в Индии; он вырос в Англии у дядюшек и тетушек, которые перекидывали его от праздника до праздника из одного дома в другой. Пожалуй, здесь, на Харли-стрит [9] Харли-стрит – улица в Лондоне, где находятся приемные ведущих частных врачей-консультантов. , – его первый постоянный дом.