Вульф умолк. Он откинулся в кресле, опустил подбородок и сплел пальцы на животе.
– Понятно, – отозвался я. – Понятно с Кимболлом. Теперь Мануэль. Я же говорил вам, что он меня нервирует. Но если оставить это в стороне, почему бы мне не сесть за пишущую машинку и не составить список имеющихся у нас великолепных доказательств, что это он убил Барстоу?
– Черт побери, – вздохнул Вульф. – Знаю, картину необходимо покрыть лаком. Но банка пуста, Арчи. По сути, и банки-то никакой нет. Нет ничего.
Я кивнул:
– Могу я внести предложение? В Армонке, всего в нескольких милях от Плезентвилля, есть летное поле. Могу я поехать туда и поспрашивать?
– Можешь. Но я сомневаюсь, что он воспользовался общественным аэродромом. Он предпочел бы частный. Так что сначала попробуй другое. Запиши.
– Много?
– Совсем нет.
Я взял папку и карандаш. Вульф продиктовал:
Прошу связаться со мной видевших, как я посадил свой самолет на пастбище в понедельник вечером, пятого июня. Поделюсь выигрышем в пари.
Я отозвался:
– Хорошо. Превосходно. Но это могло быть и поле для гольфа.
Вульф покачал головой:
– Слишком много народу. Да и гольфисты здорово возмутились бы. Оставь пастбище. Его название придется уточнить… Нет, не диктуй объявление по телефону. По пути остановись у редакции «Таймс», подай объявление и позаботься, чтобы никто другой не мог получить отклики. И еще… Обратись с этим в другие газеты, утренние и вечерние, приняв такие же меры предосторожности. Мануэль Кимболл достаточно находчив, чтобы смешать нам карты. Если он увидит объявление, то может попробовать заполучить ответы на него.
Я встал.
– Понятно, я поехал.
– Один момент. Уайт-Плейнс ближе Армонка?
– Да.
– Тогда по пути загляни к Андерсону. Расскажи ему все, но помалкивай про Карло Маффеи и Аргентину. Сделай ему подарок, эдакий широкий жест. Еще скажи, что Э. Д. Кимболлу угрожает опасность и ему необходима защита. Кимболл, естественно, откажется от нее, и наши потуги окажутся напрасными. Тем не менее, если уж вмешиваешься в дела склонных к насилию лиц, чем мы с тобой занимаемся, это налагает на тебя определенные обязательства, которыми не стоит пренебрегать.
Я знал, что сделать это придется, но все же сказал:
– Я бы скорее дал на чай контролеру в метро, чем поделился с Андерсоном хоть толикой информации.
– Теперь уж поделись, – ответил Вульф. – Может, мы выставим ему счет.
Со всеми этими остановками для подачи объявлений да транспортным потоком летнего пятничного дня я добрался до конторы окружного прокурора в Уайт-Плейнсе лишь около четырех часов. Я даже не потрудился заранее позвонить и выяснить, будет ли Андерсон или Дервин на месте, потому что мне так и так надо было проезжать через Уайт-Плейнс по пути в Армонк.
Они были там оба. Девушка за конторкой улыбнулась, когда я подошел к ней, и это пришлось мне по душе. Когда они перестают вас вспоминать, это означает, что вы утратили весь свой блеск. Не спрашивая моего имени или кого я хочу повидать, она кивнула и нажала на рычаг коммутатора. Я спросил:
– Возвращение блудного сына, да?
Она парировала:
– Скорее, заклание упитанного тельца.
Девушка пару секунд поговорила по телефону, и тут же распахнулась дверь, из-за которой появился Дервин. Он двинулся ко мне.
– Чего вы хотите?
Я ухмыльнулся:
– Какой горячий прием! Может, кликнете сюда Бена Кука? – И пока он не забился в припадке, тут же продолжил: – Хочу кое-что сообщить мистеру Андерсону. Или вам обоим.
Я так и не выяснил – не знаю этого по сей день, – чем, по мнению уайт-плейнсовской компашки, они занимались все шесть дней после вскрытия. Намек-другой имелся, конечно же. В ту пятницу Андерсон сообщил мне, что Корбетт два дня проболтался в Холланде. Может, до них дошел слушок, что Барстоу оставил кого-нибудь из студентов в классе на час после лекций, или же какая другая сенсация. Я знаю, что они и на милю не подошли к чему-нибудь хотя бы теплому. Трудно поверить, но факт: до моего рассказа Андерсон даже не знал, что Барстоу явился на игру с новыми клюшками, подаренными на день рождения женой. Сам же я в тот день разжился лишь одной новостью: нью-йоркский эксперт-химик со всей определенностью заявил, что в крови Барстоу обнаружен змеиный яд. Из-за того-то Андерсон и Дервин даже не вспоминали о клюшках, доверчиво сосредоточившись на медноголовых, или мокассиновых, щитомордниках. И хотя признавать это чертовски досадно, заключение эксперта доставило несколько неприятных часов и мне. Оно плохо согласовалось с присутствием иглы в животе жертвы, но я сталкивался и с более странными находками, которые объяснялись чистым совпадением. Мокассиновые змеи в Уэстчестере не редкость. Что, если в то воскресенье один из этих гадов попался Барстоу на поле для гольфа «Грин медоу» и укусил его? В ногу или куда-нибудь еще. Тут было над чем поломать голову. В газеты ни слова про змеиный яд не просочилось. Я сам узнал о нем только после того, как все выложил Андерсону и Дервину, так что моего слога эта весть не испортила.
Читать дальше