Рекс Стаут - Познакомьтесь с Ниро Вульфом

– Он, конечно же, знает… о матери?

– Не думаю. Даже не знаю, это никогда не упоминалось. Надеюсь, нет. Не то чтобы я испытывал раскаяние. Доведись мне снова оказаться перед тем же выбором, я поступил бы так же. Я не притворяюсь – даже перед ним, – что Мануэль именно тот сын, которого я хотел бы иметь, если бы мог выбирать. В конце концов, он аргентинец, а я из Иллинойса. Но его фамилия Кимболл, и у него есть голова на плечах. У него появится американская девушка, я надеюсь, и все уладится.

– Бесспорно. – Вульф не прикасался к своему пиву столь долго, что вся пена на нем осела и оно стало смахивать на чай. Он взялся за бокал и выпил. – Да, мистер Кимболл, вы действительно правы, вред был причинен вам. Но вы, скажем так, с этим разобрались. Если мальчику и был нанесен вред, вы великодушно возместили его. Ваше признание вряд ли сравнимо с моим по бесславности. Я поневоле признаю вину. Как сказал бы мистер Гудвин, отбоя мне не дождаться. Но если мальчик ощущает причиненный ему вред?

– Нет.

– Но если все-таки да?

Тут я увидел, что Кимболл опустил глаза. Порой взгляд Вульфа выдержать не так-то просто, но, будучи торговцем, Кимболл должен был устоять перед любым взглядом. Но нет, не устоял. Он даже не попытался снова поднять глаза. Встал внезапно и заявил:

– Не ощущает. Я не употреблял во зло ваше признание, мистер Вульф.

– Да пожалуйста, сэр. – Вульф не шелохнулся. – Пожалуйста, употребляйте его как хотите. Почему бы вам не быть честным? Для невиновного я совершенно не опасен. – Он посмотрел на свои часы. – Через пять минут будет обед. Пообедайте со мной. Я не притворяюсь вашим другом, но, можете не сомневаться, не замышляю зла против вас или того, что вы считаете своим. Тридцать лет назад, мистер Кимболл, вы столкнулись с мучительным разочарованием и действовали решительно. Вы утратили свою уверенность? Давайте посмотрим, что́ можно сделать. Пообедайте со мной.

Но Кимболл не остался на обед. Собственно говоря, мне показалось, что он впервые за все это время выглядел испуганным. Только о том и мечтал, как бы убраться отсюда. Это ставило меня в тупик.

Вульф попытался уговаривать его остаться, но Кимболл был тверд. Внешне он справился с испугом и стал сама вежливость. Силы небесные, он и понятия не имел, что уже так поздно. Ему очень жаль, что Вульф не предложил ничего, что помешает полиции доставить ему неприятности. Он надеется, что Вульф понимает: их разговор был строго конфиденциальным.

Я проводил Кимболла до двери и предложил подбросить его назад до конторы, но он отказался, сказав, что возьмет на углу такси. Понаблюдав с крыльца за тем, как Кимболл удаляется, я убедился, что он прав: действительно, по его походке до сих пор заметно, что он много времени провел в седле. Колени его выгнулись наружу.

Когда я вернулся в кабинет, Вульфа там не было, поэтому я направился в столовую. Он стоял перед креслом, собираясь в него садиться, а Фриц готовился подтолкнуть кресло сзади. Как только он устроился, сел и я. Вульф никогда не обсуждал дела за едой, но я подумал, что сегодня он мог бы сделать исключение. Ничего подобного. Впрочем, одну традицию Вульф все-таки нарушил. Обычно он любил разглагольствовать за едой, неспешно болтать о любой чепухе, какая только приходила ему в голову, как я подозревал, скорее с самим собой, нежели со мной, хотя, уверен, публикой я всегда был благодарной. В тот же день он не произнес ни слова. Я видел, как, поглощая пищу, он периодически вытягивает и втягивает губы. Он даже позабыл похвалить Фрица, так что, когда тот убирал со стола перед кофе, я подмигнул ему, а Фриц кивнул в ответ с серьезной улыбкой, словно говоря, что все понимает и вовсе не в обиде.

После обеда Вульф уселся в кресло в кабинете, все так же молча. Я привел в порядок бумаги на своем столе, вытащил из блокнота исписанные листы и скрепил их. Потом сел и принялся ждать, когда к нему вернется разговорчивое настроение. Через некоторое время Вульф испустил вздох, которого кузнечным мехам хватило бы на целый день работы, оттолкнулся от стола вместе с креслом, чтобы открыть ящик, и принялся сгребать в него кучки бутылочных пробок. Я наблюдал за ним. Когда все пробки оказались внутри, а ящик был закрыт, он произнес:

– Мистер Кимболл – несчастный человек, Арчи.

– Мошенник он, – парировал я.

– Возможно. Но тем не менее несчастный. Он осажден со всех сторон. Сын хочет убить его и от намерения переходит к действиям. Но если Кимболл призна́ет это, даже перед самим собой, он человек конченый, и понимает это. Сегодня его сын, а через него будущие Кимболлы – всё, ради чего ему стоит жить. Так что он не может этого признать, и не признаёт. Но если он будет упорствовать и ничего не предпримет, то и тогда его песенка спета, ибо вскоре он умрет, и, скорее всего, пренеприятным образом. Дилемма неразрешимая для него, что неудивительно, ибо ее осложняют и другие обстоятельства. Ему нужна помощь, но просить о ней он не осмеливается. Не осмеливается по той причине, что, как и все смертные глупцы, надеется на чудо. А вдруг – он отвергает это, но ни один человек, как бы жалок он ни был, не минует этого «а вдруг» – а вдруг сын действительно пытался разделаться с ним и случайно убил вместо него Барстоу? Не увидит ли сын в этой случайности знак свыше? Не удастся ли склонить его – отец может потолковать с ним, как мужчина с мужчиной, – не удастся ли склонить его к разумной сделке с судьбой, чтобы он сохранил жизнь отцу взамен той, что отнял неумышленно? Это шанс дождаться тех времен, когда он увидит внука у себя на коленях. Но пока эта сделка, самая блистательная за всю его карьеру, не заключена, над ним будет висеть огромная угроза. Подобного вполне хватило бы, чтобы устрашить человека помоложе и почестнее. Однако он не осмеливается просить о помощи, поскольку, поступив так, подверг бы своего сына такой же огромной опасности, с какой столкнулся сам. Поразительная дилемма. Едва ли когда я встречал человека, оказавшегося между стольких огней, сплошь испепеляющих. Это настолько поразило Кимболла, что он поступил против обыкновения глупо. Повел себя как осел. Подставил под удар сына, не озаботившись защитой для самого себя. Факты, внушающие страх, он разболтал, а сам страх отверг.