Рекс Стаут - Познакомьтесь с Ниро Вульфом

– Благодарю вас, мистер Арчи.

Она проявила вежливость! Набралась от Вульфа. Я ответил:

– «Не стоит» я тебе не скажу, Анна, но всего хорошего, и без обид, – и с этим покатил прочь.

За те полчаса, что я отвозил Анну Фиоре домой, у Вульфа начался рецидив, весьма скверный и длившийся три дня. Когда я вернулся на Тридцать Пятую улицу, Вульф оккупировал на кухне маленький стол, за которым я обычно завтракаю, пил пиво, опустошив уже три бутылки, и спорил с Фрицем относительно того, надо ли добавлять лук-резанец в тарталетки с помидорами. Я постоял, послушал пару минут да и отправился наверх в свою комнату, где достал из шкафа бутылку ржаного виски и налил себе стаканчик.

Я никогда толком не понимал природы этих его обострений. Порой казалось, что во всем виновата обычная подавленность и хандра. Так было, например, при расследовании дела Пайн-стрит, когда нас подвел таксист. Однако нередко никаких здравых объяснений у меня не находилось. Все шло гладко, и я уже потирал руки, рассчитывая, что мы вот-вот упакуем посылку и отправим ее наложенным платежом, как вдруг Вульф – без малейших на то причин – утрачивал к делу всякий интерес. Просто давал отбой, и все. Что бы я ни говорил, это не производило ни малейшего впечатления. Приступ мог длиться от одного дня до двух недель, но иногда все выглядело так, будто он дал отбой навеки и не возвратится, пока не подвернется что-нибудь новенькое. В такие периоды он или не вылезал из постели, питаясь одним лишь хлебом да луковым супом, отказываясь видеться с кем-нибудь, кроме меня, и запрещая мне даже намеками выражать свое мнение, или же сидел на кухне, отдавая Фрицу распоряжения по части приготовления блюд, а затем поедая их за моим столиком. Как-то он умял за два дня половину барашка, различные части которого были приготовлены двадцатью различными способами. А я, когда такое случается, обычно должен мотаться высунув язык по всему городу, от Бэттери до Бронкского парка, в поисках какой-нибудь диковинной приправы, травы или корешка, а то и ликера, необходимых для задуманного ими кушанья. Всего один раз я уволился от Вульфа, и это было, когда он послал меня на бруклинский причал, где пришвартовалась совершающая нерегулярные рейсы китайская посудина, дабы я попытался раздобыть какой-то треклятый корень. У капитана, должно быть имевшего на борту груз опиума или чего-то подобного, зародились подозрения. Так или иначе, он решил, что я ищу неприятностей на свою шею, и пошел мне навстречу, велев полудюжине тощих дикарей отделать меня хорошенько. На следующий день я позвонил Вульфу из больницы и заявил, что увольняюсь, однако днем позже он самолично приехал за мной, чем поразил меня настолько, что я и думать забыл об увольнении. Так закончился его очередной рецидив.

Теперь же, уразумев при виде Вульфа, спорящего на кухне с Фрицем, что налицо очередной приступ, я преисполнился такого омерзения, что, пропустив у себя наверху пару стаканчиков, снова спустился и вышел на улицу. Я думал прогуляться, однако после выпитого у меня через несколько кварталов разыгрался аппетит, и я зашел в ресторан пообедать. После семи лет каждодневного поглощения стряпни Фрица ресторанная еда казалась тем еще удовольствием, но идти обедать домой все равно не хотелось. Во-первых, на душе было мерзко, а во-вторых, в период рецидивов полагаться на домашнее меню не стоило. С равной вероятностью ты мог нарваться на пир эпикурейца, или на какое-нибудь мелкое лакомство, вполне стоящее тех восьмидесяти центов, которые просят за него в «Шраффтс» [11], или же на самую обычную похлебку.

Впрочем, после еды настроение у меня поднялось, и я двинул назад на Тридцать Пятую улицу, где пересказал Вульфу, что́ этим утром говорил Андерсон, добавив, что, на мой взгляд, надо что-то предпринять до наступления полнолуния.

Вульф по-прежнему сидел на кухне за столиком и наблюдал, как Фриц что-то помешивает в кастрюле. Он взглянул в мою сторону так, словно силился вспомнить, где видел меня раньше, и произнес:

– Больше не упоминай при мне имени этого крючкотвора.

Я ответил, надеясь его разозлить:

– Утром я позвонил Гарри Фостеру из «Газетт» и рассказал ему о происходящем. Мне подумалось, вы захотите поднять шум.

Но Вульф как будто и не слышал меня. Он велел Фрицу:

– Вскипяти воду на случай, если придется разделять.

Я поднялся наверх, дабы огорчить Хорстмана известием, что сегодня – а может, и еще целую неделю – он обречен нянчиться со своими малютками в одиночку. Забавно, как он всегда притворялся, будто его раздражает присутствие Вульфа, однако стоило тому по какой-то причине не объявиться наверху в девять или в четыре, минута в минуту, как садовником завладевало такое беспокойство, такое волнение, что можно было подумать, будто в оранжерее завелся мучнистый червец. Вот я и поднялся, чтобы его огорчить.