Роберт Гулик - Убийство в Кантоне

После того как Цзяо Тай с господином Яу покинули зал Совета, полковник тут же направился в оружейную, снял кольчугу и шлем и облачился в легкое платье тонкого серого хлопка и черную кисейную шапку. С господином Яу он встретился в привратницкой у дворцовых ворот. Яу предложил заехать сначала к нему, потому что тоже хотел переодеться. В удобном, обложенном подушками паланкине купца их принесли к его особняку — большому зданию к западу от дворца, неподалеку от храма Чжуаньсюя.

Поджидая Яу в просторной приемной, Цзяо Тай дивился окружающей его вульгарной роскоши. Пристенные столики ломились от сверкающих серебряных ваз с искусственными цветами, сделанными из воска, а стены были увешаны красными свитками с надписями, восхваляющими богатство Яу и его высокие нравственные достоинства. Служанка, подавшая ему чай, была одета вполне подобающе, однако сильно накрашенное лицо и неприкрыто оценивающий взгляд, которым она окинула Цзяо Тая, выдавал бывшую танцовщицу.

Яу не заставил себя долго ждать. Теперь на нем было тонкое синее платье и залихватски сдвинутая на затылок простая черная шапка.

— Не будем медлить! — оживленно заговорил он. — Знаете, сегодня после обеда у меня есть еще одно неотложное дело. К счастью, эти арабские приемы довольно рано заканчиваются.

Уже покачиваясь в паланкине, Цзяо Тай поинтересовался:

— А чем у них угощают?

— Кушанья довольно простые, но по-своему вкусные. Хотя, конечно, не идут ни в какое сравнение с китайской кухней. Вы пробовали нашего кантонского тушеного осьминога? А угрей?

И он принялся с таким воодушевлением рассказывать об этих блюдах, что у Цзяо Тая слюнки потекли, а потом перешел к столь же красноречивому описанию вин и прочих напитков.

«Похоже, он ни в чем себе не отказывает, — подумал Цзяо Тай. — И каким бы вульгарным ни казался этот выскочка, но парень он все-таки славный».

Когда они вышли из паланкина у скромного, беленного известью домика привратника, Цзяо Тай воскликнул:

— Свой полуденный рис я съел сегодня задолго до полудня, так что от ваших разговоров у меня изрядно разыгрался аппетит! Клянусь, готов сейчас проглотить целого жареного поросенка!

— Тсс! — поспешно одернул его Яу. — Ни слова о свинине! Мусульманам даже касаться ее не дозволяется — это мясо у них считается нечистым. И вино у них под запретом, хотя есть свое пойло, и довольно недурное. — С этими словами он постучал в дверь, украшенную железным орнаментом в форме рыб.

Им отворил старый горбун в полосатом тюрбане. Он провел гостей через маленький двор в прямоугольный сад, где росли невысокие цветущие кусты, высаженные необычным узором. Навстречу им вышел высокий худощавый араб.

В лунном свете его тюрбан и длинный просторный балахон казались ослепительно белыми. Цзяо Тай узнал его. Это был тот самый человек, что выговаривал на причале арабским матросам.

— Мир вам, Мансур! — радостно приветствовал его Яу. — Я позволил себе привести друга, полковника Цзяо из столицы.

Большие сверкающие глаза араба устремились к Цзяо Таю. На смуглом лице их белки особенно выделялись. Он заговорил зычным голосом, на пусть не беглом, но вполне приличном китайском:

— Мир всем правоверным!

Немного поразмыслив, Цзяо Тай решил, что поскольку приветствие ограничивается мусульманами и к нему с Яу отношения не имеет, то кажется довольно оскорбительным. Однако, пока он все это обдумывал, араб с Яу, склонившись над кустом, уже глубоко погрузились в беседу о растениях.

— Благородный Мансур — большой любитель цветов, равно как и я, — объяснил Яу, оторвавшись наконец от куста. — Эти чудесные растения он привез из своей страны.

Цзяо Тай ощущал тонкий аромат, витающий в саду, но из-за наглого приветствия и пустого желудка был совсем не расположен говорить о цветах. Он угрюмо разглядывал невысокий дом в глубине сада. Увидев за ним минарет мечети на фоне залитого лунным светом неба, он пришел к выводу, что дом Мансура совсем недалеко от его постоялого двора.

Наконец Мансур пригласил гостей в дом. Фасад его представлял собой ряд высоких открытых арок причудливой заостренной формы. Войдя в просторную комнату, Цзяо Тай с неудовольствием обнаружил, что мебели там вовсе нет, не говоря уж об обеденном столе. Пол покрывал толстый синий ковер с густым ворсом, а по углам валялось несколько туго набитых шелковых подушек. С потолка свисала медная лампа с восемью фитилями. Вся задняя стена была скрыта занавесью, какой он прежде не видывал: под самым потолком она крепилась к карнизу медными кольцами, а не была пришита к бамбуковому шесту, как следовало бы.