Найо Марш - Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры [сборник - 26, 27]

Это оказалось сильным преувеличением. Что он собирался сделать и сделал — это обвинил майора Свита в убийстве Себастьяна Мейлера. Джованни заявил, что, хотя сам он не имел ни малейшего представления о побочной деятельности Мейлера и всего лишь честно выполнял обязанности первоклассного агента для «Чичероне», ему стало известно, что между Мейлером и Свитом что-то нечисто.

— Я почему-то это понял, — пояснил Джованни. — У меня чутье на такие дела.

— Под «чутьем», — заметил комиссар, — понимайте «опыт».

Бергарми засмеялся, став очень похожим на почтительного младшего адвоката.

— И какие же шаги, — противным тоном осведомился Вальдарно, — это чутье заставило тебя предпринять? — Он посмотрел на Аллейна.

Джованни сказал: во время нападения Виолетты на Мейлера на крыльце он заметил, что Свит наблюдал за происходящим с напряженным вниманием. Тогда он еще больше заинтересовался Свитом. Когда группа спустилась вниз, он вошел в базилику и помолился святому Томмазо, которого очень почитает. Майор Свит, заметил он как бы между прочим, был атеистом и отпустил несколько гнусных замечаний о святых.

— Его замечания не важны. Продолжай.

Джованни все еще находился в базилике, когда майор Свит вернулся вместе с леди Брейсли, сказал он и скользнул взглядом в ее сторону. Свит вел себя странно и совсем не вежливо. Он посадил даму в атриуме и поспешил снова вниз. Джованни, переполняемый, если ему верить, смутными опасениями, подошел к верхнему колодцу, в базилике, и посмотрел вниз. И увидел, к своему изумлению, майора Свита, который (вопреки правилам святых отцов) забрался на ограждение колодца прямо под Джованни и, кажется, вглядывался поверх перил в митраистскую инсулу внизу. Было что-то чрезвычайно вороватое в том, как он в конце концов спустился и скрылся из вида.

— В этом ничего нет, — заявил Вальдарно, щелчком пальцев отметая слова Джованни.

— Ах, — отозвался тот, — подождите.

Подождите, добавил он, до возвращения группы. Первым явился синьор Дорн, который немедленно отправился к своей тете, сидевшей в атриуме. А потом в одиночестве пришел майор. Бледный. Дрожащий. Возбужденный. Со странным взглядом. Он миновал Джованни, не видя его, и, спотыкаясь, выбрался на крыльцо. Джованни подошел к нему, спросил, не плохо ли ему. Свит обругал Джованни, спросил, какого черта он имеет в виду, и велел проваливать. Джованни вернулся к своему автомобилю и оттуда видел, как майор подкреплялся из карманной фляжки. В себя он пришел быстро. Когда собрались остальные, он уже полностью владел собой.

— В то время, синьор комиссар, я терялся в догадках… но теперь, теперь я понимаю. Синьор комиссар, я, — воскликнул Джованни, ударяя себя в грудь, тыча вверх указательным пальцем и с большой эмоциональностью подавая свое заявление, — смотрел в лицо убийцы!

И в этот самый момент зазвонил телефон. Бергарми снял трубку, принял новость о несчастье со Свитом и проинформировал своего начальника.

— Врачи не надеются, — добавил он, — что он придет в сознание.

И тут Аллейн заметил, как лицо Джованни вспыхнуло недоверчивой радостью.

Пять минут спустя поступило сообщение, что Гамильтон Свит умер, ничего не сказав.

Вальдарно смягчился до того, что передал эту новость туристам. И снова в воздухе почувствовалось тщательно скрываемое облегчение. Барнаби Грант озвучил, вероятно, общую реакцию, произнеся:

— Бога ради, давайте не будем лицемерить. Он был кошмарным типом, а теперь выясняется, что, похоже, еще и убийцей. Это ужасно, но это закончилось. Так гораздо лучше для них — для всех троих — и гораздо больше для всех остальных.

Аллейн увидел, как Софи несколько секунд внимательно смотрела на Гранта, а потом, нахмурившись, перевела взгляд на свои сжатые руки. Барон поддакнул, но его жена, сбивая с толку, разразилась возражениями.

— Ах, нет, ах, нет! — восклицала баронесса. — Мы не можем так спокойно отмахиваться! Это трагедия. Это Немезида! [50] Богиня возмездия у древних греков. За этой развязкой какой только ужас не таится! — Она обращалась ко всем слушателям по очереди и наконец — к мужу. Ее глаза наполнились слезами. — Нет, Геррит, нет! Ужасно думать… Виолетта, этот Мейлер и Свит — между ними была такая ненависть! Такое зло! Так близко от нас! Мне тошно об этом думать…

— Ничего, дорогая. Это прошло. Их больше нет.

Барон успокаивал жену на своем языке, с нежностью поглаживая ее большие ладони, словно согревая их. С характерной полуулыбкой он оглянулся на остальных, призывая простить ребяческое горе. Они, смущаясь, откликнулись.