Найо Марш - Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры [сборник - 26, 27]

Он вышел несильным, и сразу вслед за ним в нос ударила едкая вонь скипидара. Больно не было, художница даже не испугалась — только была застигнута до того врасплох, что на несколько секунд перестала что-либо соображать. Потом вспомнила, что где-то прямо в дверную раму встроен выключатель, и зажгла свет.

Перед ней предстала библиотека, совершенно такая же, как всегда: теплая, тихая, с запахом кожи, поленьев для розжига, золы и красок. Незаконченный портрет спокойно стоял на мольберте у скамеечки со знакомой подставкой для ног.

На ковре валялась жестяная палитра, на которой Трой обычно разводила краски олифой или скипидаром. Это она упала ей на темечко.

Обнаружив ее, художница первым делом схватила со скамейки чистую тряпку и бросилась вытирать собственное лицо. Лицо Хилари на портрете, тускло подсвеченное люстрой, взирало на нее с мольберта загадочно и зловеще. «На отличный праздник вы меня заманили, ничего не скажешь», — пробормотала она вслух.

Затем Трой повернулась назад к двери — та, к ее крайнему удивлению, оказалась на сей раз плотно затворена. Тонкая струйка масляной краски, разведенной скипидаром, медленно и как-то безвольно стекала по лакированной красной поверхности. Неужели сама захлопнулась? Словно в ответ на мысли молодой женщины, дверь заскрипела и приоткрылась буквально на один-два сантиметра. С ней такое часто случается, припомнила Трой. Видимо, «собачка» отходит…

Но изначально кто-то все-таки закрыл ее!

Художница выждала несколько мгновений, затем заставила себя двинуться вперед. Точнее, она резко подбежала к двери, распахнула ее и едва сумела сдержать вопль. Перед нею стоял Мервин. И сам факт его присутствия здесь, надо сказать, поверг Трой в гораздо больший шок и трепет, нежели удар по голове. Откуда-то словно со стороны до нее донесся крик, родившийся в недрах ее собственной глотки. Так обычно кричат, пробудившись от ночного кошмара.

— Мадам что-нибудь угодно? — лицо Мервина было пепельно-серым.

— Это вы закрыли дверь? Только что?

— Нет, мадам, не я.

— Зайдите сюда, сделайте милость.

Ей показалось, что главный лакей хочет отказаться, но все же вошел, сделал шага четыре по комнате и остановился перед палитрой, все так же валявшейся на ковре.

— Посмотрите, что творится.

— Позвольте мне, мадам.

Он поднял палитру, подошел к скамейке и бережно положил палитру на нее.

— Взгляните на дверь. С этой стороны, — велела Трой.

Она сразу, еще до того, как Мервин подчинился, поняла: он отлично знает, что там. Значит, пока она лихорадочно вытирала лицо, он зачем-то проскользнул в библиотеку, снова выскользнул из нее и прикрыл за собой дверь — сомнений быть не может.

— Эта жестяная штука была привязана над входом в комнату, — сообщила Трой. — И свалилась мне на голову. Самодельное устройство против воров. Хорошо известная детская забава.

— Очень неприятно, — прошептал лакей.

— Да, неприятно получилось. Сработало устройство против воров. Детская забава.

— Я бы никогда, — Мервин вдруг разразился рыданиями. — О боже мой, я никогда бы… Клянусь, ни за что на свете…

— Честно говоря, не понимаю, зачем вам могло бы это понадобиться.

— Вот именно, мне это ни к чему! — словно в горячечном бреду подхватил слуга. — Вы совершенно точно заметили, вы абсолютно правы. Во имя Господа Иисуса Христа, зачем бы я стал играть в такие игры?! Это я-то!

Трой повернулась к нему спиной и принялась оттирать масляный след с дверной поверхности. Получилось совсем чисто — почти ни следа не осталось.

Мервин, в свою очередь, вытащил из кармана носовой платок, бухнулся на колени и яростно атаковал пятно краски на полосатом ковре.

— Скипидаром не проще будет? — подсказала Трой.

Слуга приподнялся и начал дико озираться. Трой подала ему бутылку со скипидаром.

— Та… — нечленораздельно выдохнул Мервин и продолжил работу. Оголенный загривок его сверкал от пота. Он не переставая бубнил что-то себе под нос.

— Что? — переспросила Трой. — Что вы там говорите?

— Он узнает. Уж он-то увидит. Он все замечает. Подумают, что это сделал я. Все так подумают.

— Кто увидит, кто узнает?

— Все узнают. Все без исключения. Все они.

— Отмойте остатки водою с мылом и принесите еще ковриков, — произнесла художница как-то отстраненно, будто не слыша сама себя. С самого начала работы над портретом ковер вокруг мольберта в библиотеке был защищен от краски несколькими перевернутыми ковриками — откуда-то из закромов кухни.