Мэри Уэстмакотт - Бремя любви

Он засмеялся, и Лаура, к своему удивлению, тоже. Потом, снова посерьезнев, быстро пошла к двери. Луэллин отступил, пропуская ее вперед, и открыл ей дверь.

– Отель «Виндзор», в восемь часов. Я буду вас ждать.

Лаура сидела перед зеркалом в своей крошечной квартирке. По лицу у нее блуждала странная улыбка, пока она рассматривала себя. В руке у нее была губная помада. Она взглянула на золотистый тюбик с названием «Роковое яблоко».

И вновь поразилась тому безотчетному порыву, который заставил ее войти в роскошный парфюмерный магазин, мимо которого она проходила каждый день.

Продавщица вынесла набор губных помад и, показывая ей оттенки, делала мазки на тыльной стороне изящной руки с необычно длинными пальцами и темно-красными ногтями.

Небольшие разноцветные пятнышки – светло-вишневого, ярко-красного, темно-бордового, розово-фиолетового цветов. Некоторые были едва различными по оттенку, только с разными, такими фантастическими, как казалось Лауре, названиями. «Розовая зарница», «Мягкий ром», «Туманный коралл», «Спокойный розовый», «Роковое яблоко»…

Лауру привлек не цвет, а название.

Роковое яблоко… Намек на Еву, обольщение, женскую суть.

Лаура аккуратно накрасила губы.

Болди! Она вспомнила, как когда-то Болди выдергивал повитель и читал ей нотацию. Что он тогда говорил? «Докажи, что ты женщина, вывеси свой флаг, ищи своего мужчину…»

Что-то в этом роде. Не этим ли она сейчас занимается?

«Да, именно тем самым, – подумала она. – Только на сегодняшний вечер, только раз мне захотелось быть такой же, как другие женщины. Нарядиться, накраситься, чтобы привлечь мужчину. У меня никогда раньше не возникало такого желания. Я считала, что на это не способна. Но, оказывается, могу быть и такой. Только я этого никогда не знала».

Она так живо представила себе Болди, что ей показалось, будто он стоит позади, одобрительно кивает тяжелой головой и хриплым голосом приговаривает: «Правильно, молодая леди. Учиться никогда не поздно».

Милый Болди.

Всегда, всю жизнь у нее был ее друг Болди. Верный, преданный друг.

Лаура вспомнила, как он умирал два года тому назад. За ней послали, но когда она пришла, врач сказал, что Болди совсем уже ослаб и вряд ли ее узнает. Силы покидали его стремительно, он был в полубессознательном состоянии.

Она сидела возле него и держала его грубую шишковатую руку в своей.

Он лежал неподвижно, временами что-то бормотал и пыхтел, будто на что-то сердился. С губ его срывались отрывочные слова.

Один раз он открыл глаза, посмотрел на нее не узнавая и сказал: «Где девочка? Пошлите за ней. Только не говорите всякую чушь, будто ей вредно смотреть, как человек умирает. Это опыт, и больше ничего. Дети к смерти относятся естественнее нас».

«Я здесь, Болди», – подала она голос.

Но он закрыл глаза и негодующе пробурчал: «Это я-то умираю? Ничего подобного. Все врачи одинаковы – мрачные личности. Я им покажу!»

Он впал в полузабытье и только время от времени бормотал слова, по которым можно было определить, среди каких воспоминаний бродит его сознание.

«Дурак несчастный… никакого исторического чутья… – А потом вдруг фыркнул: – Старик Куртис со своей костяной мукой! Все равно мои розы лучше».

Потом вспомнил о Лауре.

«Лауре… надо завести собаку».

Она удивилась. Собаку? Почему собаку?

Но он, кажется, уже говорил со своей экономкой:

«…Заберите все эти противные сласти… детям они нравятся, а меня от них тошнит».

Он, конечно, имел в виду те роскошные чаепития, которые были таким событием в ее детстве. Сколько заботы он в них вкладывал: эклеры, безе, миндальные пирожные…

На глаза Лауры навернулись слезы.

Болди вдруг открыл глаза, узнал ее и деловитым тоном сказал: «Не надо было этого делать, молодая леди. Не надо. Понимаешь, это приведет только к беде».

И самым естественным образом слегка повернул на подушке голову и умер.

Ее друг.

Ее единственный друг.

Лаура снова взглянула в зеркало и удивилась тому, что увидела. Неужели это темно-красный контур так преобразил ее губы? Полные губы, в которых не было ничего аскетического. Как, впрочем, и во всем ее облике в тот момент.

Она сказала негромко, будто споря с кем-то, кто был ею и не ею:

– А почему бы мне не постараться быть красивой? Хотя бы только в этот раз? Хотя бы сегодня? Я понимаю, слишком все поздно. Но почему бы мне не узнать, что при этом испытывает женщина? Чтобы было что потом вспоминать…