Мэри Уэстмакотт - Бремя любви

– Почему вы так решили?

– Потому что это у вас на лице написано. Только почему, интересно? – Он вдруг встал и нервно прошелся по комнате. – Чем вы занимались всю жизнь? Это так странно, непонятно – знать вас так хорошо и не знать о вас ничего. Не знаю, с чего начать.

Его смятение было столь очевидным, что Лаура лишь удивленно на него смотрела.

– Я, наверное, кажусь вам сумасшедшим. Вы ничего не понимаете, да и не можете понять. Я приехал в эту страну, чтобы встретиться с вами.

– Передать мне вещи Ширли?

Луэллин только нетерпеливо махнул рукой:

– Да, да, я и сам думал, что ради этого. Исполнить поручение Ричарда, потому что у него нет на это душевных сил. Я даже не подозревал, что это будете вы. – Он наклонился к ней через стол. – Послушайте, Лаура, вы все равно должны когда-нибудь об этом узнать, так пусть это произойдет сейчас.

Много лет назад, еще до того, как я стал проповедником, у меня было три видения. Ясновидение – наше родовое свойство. Наверное, оно передалось и мне. Я увидел три сцены так же ясно, как вижу вас. Кабинет со столом, за которым сидел мужчина с тяжелой челюстью. Окно, а за ним сосны на фоне неба и человека с круглым розовым лицом и совиным взглядом. Позже именно с этими сценами я столкнулся в реальной жизни. Человек за большим столом был мультимиллионером, который финансировал нашу религиозную кампанию. А потом я лежал в санатории и смотрел в окно на запорошенные снегом сосны. А возле моей кровати стоял врач с розовым лицом и говорил мне, что с моей деятельностью евангелиста должно быть покончено.

А третьим видением были вы, Лаура, вы. Я видел вас так же отчетливо, как сейчас. Вы выглядели моложе, но ваши глаза были столь же печальны, а лицо трагично. Фон, на котором вы мне явились, был неясен, но смутно, как на театральном заднике, вырисовывалась церковь, а после – языки пламени.

– Пламени? – взволнованно переспросила Лаура.

– Да. Вам не пришлось пережить пожар?

– Однажды, в детстве. Но церковь… какая она была? Католическая, с Богоматерью в голубой накидке?

– Ничего определенного. Ни цвета, ни огней. Да, еще была купель. И вы стояли возле нее.

Луэллин увидел, как с лица Лауры сошла краска. Она медленно подняла руки к вискам.

– Вам это знакомо, Лаура? Что это означает?

– «Ширли Маргарет Эвелин, во имя Отца и Сына и Святого Духа…» – Голос Лауры на мгновение пресекся. – Это было крещение Ширли. Я была ее крестной матерью. Держала ее на руках и хотела уронить на каменный пол! Хотела, чтобы она умерла! Я стояла и думала об этом. Желала ей смерти. А теперь… теперь… она умерла. – Лаура закрыла лицо руками.

– Лаура, дорогая, я понимаю… А огонь? Это тоже было?

– Я молилась. Поставила свечу, чтобы исполнилось мое желание. А знаете, какое у меня было желание? Я хотела, чтобы Ширли умерла. И теперь…

– Не надо, Лаура. Не надо это повторять. А пожар… как это случилось?

– Это произошло в ту же ночь. Я проснулась. Пахло дымом. Горел дом. Я подумала, что моя молитва услышана. Потом до меня донесся плач ребенка. И во мне все вдруг перевернулось. Я хотела только одного – спасти ее. И спасла. Она даже ожогов не получила. Я вытащила ее на крышу. И все ушло – ревность, стремление быть первой, все. Я ее полюбила. Полюбила безумно. И с тех пор люблю.

– Дорогая моя! – Луэллин вновь наклонился к ней через стол и взволнованно сказал: – Вы видите теперь, что мой приезд…

Его прервала открывшаяся дверь. Вошла запыхавшаяся мисс Хэррисон:

– Приехал профессор – мистер Брэг. Он в палате. Спрашивает вас.

Лаура встала:

– Я сейчас приду.

Как только мисс Хэррисон ушла, Лаура торопливо сказала:

– Извините, мне надо идти. Если вы пришлете мне вещи Ширли…

– Я бы предпочел, чтобы вы пообедали со мной в отеле. Это «Виндзор». Рядом с Чаринг-Кросс. Сегодня вам удобно?

– Боюсь, сегодня не смогу.

– Тогда завтра.

– Мне трудно выбираться по вечерам.

– Но вы же уже кончаете работу. Я узнавал.

– У меня другие дела, обязательства…

– Дело не в этом. Вы боитесь.

– Ну, допустим, боюсь.

– Меня?

– Наверное.

– Почему? Считаете меня сумасшедшим?

– Нет. Вы не сумасшедший. Не из-за этого.

– И все же боитесь. Почему?

– Хочу, чтобы меня оставили в покое. Не нарушали мою жизнь. О, сама не знаю, что говорю. Мне надо идти.

– Но вы все-таки пообедаете со мной. Когда? Завтра? Послезавтра? Я останусь в Лондоне до тех пор, пока вы не согласитесь.

– Тогда сегодня.

– Чтобы скорее отделаться?