Буало-Нарсежак - Конечная остановка

Словно озадаченный антрополог, он задумчиво разглядывал двух сообщников.

— Послушайте, Шайю, — сказал он, — не хотите ли вы объяснить мне, почему мадемуазель Шателье без конца приходится наказывать вас?

— Хочет достать меня, — прошептал Люсьен.

Директор так и подскочил.

— Что это еще за хулиганский жаргон?

А Люсьен вдруг и в самом деле ощутил себя хулиганом. Вот это да! Он окаменел, задыхаясь от мучительно сдерживаемого безумного хохота. «Да что это со мной? Да что это со мной?» — мысленно твердил он словно в тумане.

— Могли бы и ответить, Шайю.

Верный Эрве тут же поспешил на помощь другу:

— Она нас не любит.

Его вмешательство в какой-то мере вернуло Люсьену самообладание. Он глубоко вздохнул и с трудом пробормотал:

— Да, мсье директор. Другие вот тоже… Только им все всегда сходит с рук.

— Ну что ж, для начала вы принесете извинения своему преподавателю. А затем мы примем необходимые меры.

Он нажал на кнопку селектора.

— Мадам Бошан, пригласите, пожалуйста, мадемуазель Шателье.

Люсьен с Эрве удрученно взглянули друг на друга. Мадемуазель Шателье присела на краешек кресла.

— Шайю, — приказал директор, — извинитесь, как подобает воспитанному мальчику, каким вам надлежит быть. Ну же!

— Что я должен сказать? — став пунцовым, пробормотал Люсьен с ненавистью в сердце.

— Прошу вас принять мои извинения…

— Извините…

— Нет. Прошу вас принять мои извинения…

Мадемуазель Шателье опустила голову, словно ощущала за собой какую-то вину.

— Прошу вас… — начал Люсьен.

Слова никак не хотели сходить с языка. Голос его дрожал от унижения.

— …принять мои извинения, — разом выпалил он.

— Теперь ваша очередь, Корбино.

Эрве в ярости переступал с ноги на ногу.

— В чем дело? Вы слышите меня? — повысил голос директор.

Закрыв глаза, Эрве промямлил, точно малый ребенок:

— Прошу вас принять мои извинения…

И мысленно добавил: «…гадина».

— А теперь ступайте оба, — продолжал директор. — Скоро вы обо мне услышите. Мсье надзиратель, проводите их, пожалуйста, в класс… А вас, мадемуазель Шателье, я попрошу остаться.

Пока пленники удалялись под надежной охраной, он не шелохнулся, старательно продумывая выражения.

— Мадемуазель Шателье, — начал он наконец, — вы очень молоды и потому еще очень неопытны. Вы заменили мсье Дютея на праздник Всех Святых, не так ли?.. И если я поручил вам вести старшие классы, то лишь потому, что так сложились обстоятельства. Разумеется, вам было бы проще начать с малышей. Наша профессия очень трудна. Намного труднее, чем принято думать.

Девушка напряженно слушала его с видом провинившейся ученицы. Директор улыбнулся, чтобы подбодрить ее.

— Должен предупредить вас, — продолжал он. — Учитель ни под каким предлогом не должен покидать класс. Представьте себе: а вдруг что-то случится? Попечительский совет не примет ваших доводов. Вся ответственность ляжет на вас и только на вас. Но дело даже не в этом. Речь идет о вашем авторитете, вы о нем подумали? Учитель похож на китайского мандарина, ему ни в коем случае нельзя ронять своего достоинства. Видите ли, авторитет можно сравнить с силой притяжения. Это нечто вроде тяготения, которое помимо нашей воли помогает нам держаться на ногах. Стоит ему исчезнуть, как исчезает и равновесие. Все начнет плавать, словно в кабине космического корабля. Вы меня понимаете?

— Да, — ответила девушка, — но это нелегко. Не знаю, сумею ли я…

— Это придет, поверьте мне. Мы рядом и всегда готовы помочь вам. А теперь поговорим о двух наших весельчаках.

Он вызвал секретаршу.

— Мадам Бошан, принесите, пожалуйста, дела учеников Шайю и Корбино, это третий класс, папка номер 4… Спасибо.

Чуть-чуть заколебавшись, он понизил голос:

— Между нами говоря, нет ли у вас какой-либо особой причины сердиться на молодого Шайю? Он проявил неуважение к вам?

Она, казалось, смутилась и крепко вцепилась в свою сумочку.

— Нет, мсье директор, нет. Но у меня сложилось впечатление, что он психически неуравновешен.

— Ну, ну! Это, пожалуй, слишком сильно сказано. Сейчас поглядим.

Он открыл первую папку и стал медленно читать. «Шайю Люсьен, родился 3 ноября 1961 года в Нанте…»

Подняв голову, он быстро подсчитал.

— Ему, значит, пятнадцать с половиной лет, — сказал он. — Не могу не согласиться с вами, что он не слишком развит, но ведь и остальные не лучше. Этот класс никак не назовешь сливками общества.