Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 18. Рыба ушла с крючка

— Вам платят за ваши услуги?

— Я получаю компенсацию. ^

— Позвольте узнать, сколько же?

— А вот это вас не касается.

— Каким образом выплачивается Гейджу его месячное пособие? Вы посылали ему чек? — спросил я.

— Конечно нет. Я слишком серьезно отношусь к своим обязанностям. Мистер Гейдж должен был являться в мой офис каждый раз лично. Я выплачивал пособие и получал от него расписку.

— Сколько раз вы заплатили ему более трехсот долларов?

— Я никогда не давал ему более трехсот долларов. Он ни разу не выказал желания исправиться, что было условием увеличения его месячного пособия.

— Вы сами собираетесь найти мистера Гейджа, когда наступит срок окончания работы вашего фонда?

— Конечно нет, я не собираюсь этого делать. Я попечитель. Это дело самого мистера Гейджа — прийти ко мне после дня рождения и доказать мне, что все условия завещания соблюдены. Если принять во внимание, что время получения его последнего пособия прошло, а он так и не пришел за ним, могу с уверенностью заявить, что у меня все более растет подозрение, мистер Лэм, что с ним не все в порядке.

— Что вы имеете в виду, говоря, что с ним не все в порядке?

— Я говорил вам, что, полагаю, у него неприятности, возможно, он даже в тюрьме.

— И если это так?..

— Если он в тюрьме, то деньги переходят к различным благотворительным фондам. Я говорил…

— Надеюсь, вы каждый свой шаг согласовываете с адвокатами?

— Что вы имеете в виду? Мне не нужны адвокаты. Каждый год я иду в суд со счетом фонда. В прошлом году даже удостоился похвалы за образцовое ведение дел.

— А вам, мистер Кемпбелл, было бы неплохо еще раз внимательно посмотреть условия трастового фонда.

— Что вы имеете в виду?

— По условиям фонда, Гейдж получает деньги, если он жив и не был признан виновным в совершении серьезного преступления-к тому времени, как ему исполнилось тридцать пять лет.

— Да; правильно, здесь не возникает вопроса.

— А как насчет определения «серьезного»? — спрот сил я.

— Любое преступление может считаться «серьезным». Все, что может привести к тюрьме. Я знаю, что имел в виду завещатель, и думаю так же, как он.

— Здесь присутствует еще одно обстоятельство, о котором вы, видимо, не подумали, — сказал я.

— Какое же?

— «Признан виновным».

Кемпбелл хотел что-то сказать, но передумал, помолчал, глубоко вздохнул.

— Вы имеете в виду, что… — Он остановился на середине фразы, обдумывая ситуацию.

— Да, да, я имел в виду, что даже если Эмос Гейдж был 'задержан по обвинению в убийстве, был арестован за убийство и его судили за убийство, если присяжные заседатели не вынесут свой вердикт до двадцать пятого числа этого месяца, то вам придется выплатить ему деньги трастового фонда.

— Почему? — удивился он. — Это ведь смешно и нелепо, мистер Лэм!

— Таковы условия трастового фонда.

— Но не его сущность!

— Скажите, что контролирует такого рода фонды, — невинно задал я вопрос, — дух или буква закона?

— Мистер Лэм, вы намеренно пытаетесь поймать меня на удочку?

— Вы уже сами проглотили крючок без всякого нажима с моей стороны.

С этими словами я вышел из комнаты, ощущая спиной его остекленевший взгляд.

Я решил все-таки направиться по данному мне Бертой адресу на тот случай, если миссис Бакли звонила еще раз и пожаловалась, что я все еще не появился у нее. Я отложил кое-какие неспешные дела и поехал в квартал Рейнголд.

Дафни Бакли оказалась удивительно красивой брюнеткой с черными глазами и волосами цвета воронова крыла. Прекрасная стройная фигура, очень тонкая в талии, но со всеми полагающимися к такой талии совершенными изгибами тела. Ей можно было дать не больше двадцати пяти. Слишком тонкие губы ее не украшали, но она знала об этом своем недостатке и, пользуясь помадой, придавала рту красивую форму, хотя и делала его несколько крупноватым.

Она знала все и о. своих достоинствах и прекрасно ими пользовалась: движения ее бедер были мягкими, будто волнообразными; трудно сказать, что было в этих волнующих движениях, но в ходу при стрийтизе, когда исполнительница в танце медленно раздевается и так же медленно снимает перчатки, уже и это кажется порочным.

Такой была Дафни Бакли. Она посмотрела на меня, потом отвела глаза, взглянула опять, и я услышал волнующий грудной голос:

— О, мистер Лэм! Ваша партнерша Берта Кул обещала, что вы ко мне придете.

В ее голосе, движении рук появилось что-то интимное, наводящее на мысль о спальне, хотя она сидела в кресле и едва успела произнести первые слова. Я же устроился на диване, вдалеке, от нее, и старался вести себя по-деловому.