Дмитрий Безуглый - Девонширский Дьявол

– Нет, – секунду подумав, ответил Аттвуд, но Джиневра не заметила этой секундной паузы.

– Я так и знала! – воскликнула она, и доктор увидел, что это понимание доставляет ей боль от обиды. Ему в одно мгновение все стало ясно.

– Я много не знаю, Джинни, – продолжил Валентайн. – Потому что в этих краях я человек новый. Но теперь я знаю вас и хочу, чтобы вы рассказали мне о ваших чувствах и переживаниях. А я, может быть, смогу вам помочь.

– Правда? – в глазах баронессы засветилась надежда.

– Правда, – уверенно ответил доктор Аттвуд.

Он как выдающийся психолог был абсолютно убежден в чудодейственной силе такого внутреннего стимула как «надежда». Ведь именно она, если ее правильно и вовремя «подарить» человеку, способна совершить чудо в его душе и в корне изменить любое психическое состояние в лучшую сторону. А далее необходимо сделать ее продолжительной по времени, и тогда человек будет жить ею. До тех пор, пока она не рухнет как несостоявшаяся, либо же человек сам не откажется от нее в силу действия ряда факторов, и времени в том числе. Но это будет потом. А ему, члену Лондонского королевского общества, было важно то, что здесь и сейчас.

– Ну хорошо, – Джиневра соединила руки на коленях, собираясь с мыслями. – Мы с Алисдэйром знакомы с детства. Наши семьи дружны с давних пор – мой дедушка был не разлей вода с милордом Хамишем Фредериком Эддингтоном. Тогда же я и сдружилась с Мариссой. Она и Бетси Тернер – мои близкие подруги. А Кенрик всегда сторонился нас. Алисдэйр был для него недосягаем, да и милорд Норберт всегда замечал лишь старшего сына и все свои силы прилагал к его воспитанию. А Марисса никогда не относилась к нему серьезно, вечно подшучивала и дразнила. Думаю, только леди Эддингтон по-настоящему любит Кенрика, а когда трагически умерла ее сестра и она взяла племянника на воспитание, то Горден стал, как мне кажется, единственным его другом. Правда, мне не приходилось видеть их часто за общением, как это подразумевает дружба, но все же мне кажется, что Кенрик прикипел к Дину. Я много времени проводила в «Эддингтон Холле», мне всегда нравился их замок и чудесный сад. Много времени провожу там и сейчас, и замок с садом нравятся мне не меньше прежнего. Но еще больше мне нравился Алисдэйр.

Последние слова Джиневра произнесла тихо, потупляя взгляд. Тонкие пальцы ее нежных рук теребили кусок ткани на платье, а сама она внутренне испытывала девичью неловкость. Будто бы признавалась в любви.

– Вначале мне казалось, что это обычная детская привязанность. Но потом, когда мы подросли, я поняла, что он все сильнее и сильнее становится мне небезразличен. Это поначалу даже пугало меня. Ведь я чувствовала, что он совершенно равнодушен ко мне и относится с добротой как к подруге своей сестры, не более. Но что я могла с собой поделать?

Она грустно вздохнула.

– Сердцу ведь не прикажешь.

Пауза.

– И я влюбилась. Сильно. Без памяти. Я каждый божий день фантазировала о нас, о том, как мы будем счастливы вместе.

Аттвуд внимательно слушал тихий голос Джиневры, который, не таясь, раскрывал ему самый ценный секрет ее сердца; смотрел в ее печальные глаза и на улыбку с отпечатком обреченности и даже безысходности.

– Мы уже подросли, – продолжала свой рассказ баронесса, чувствуя внимательный взгляд и доброту сидящего напротив нее доктора Аттвуда. – Я верила, что вот-вот Алисдэйр подойдет ко мне, возьмет за руку и посмотрит в мои глаза так, как я рисовала в своих мыслях. Скажет, что любит меня. И что мы навсегда будем вместе. Однако этого не происходило. А потом заболел милорд Хамиш Эддингтон. Собственно, он болен уже давно, но с возрастом хворь становится сильнее.

– Дедушка Алисдэйра? – удивленно спросил Валентайн, впервые за время беседы перебивая Джиневру.

– Да.

– Почему же я не видел его все эти дни?

– Видимо, ему снова нездоровится.

– И чем же он болен?

Баронесса странно посмотрела на Аттвуда.

– Мне это неизвестно. Но Алисдэйр, как и остальные члены семьи, сильно тревожится по этому поводу.

– Простите, это мой профессиональный интерес, – тут же пояснил Валентайн, видя удивленный взгляд Джиневры. – Я ведь доктор.

– Понимаю.

– И сегодня виконт так же, как и ранее, видит в вас лишь друга? – вернул разговор в нужное русло Аттвуд.

– К моей большой печали – да. Что мне делать, доктор? Моя мать – жестокая женщина. Она никогда не одобряла мою привязанность к Алисдэйру, желая выдать меня замуж за какого-то богатого лондонского графа. А я люблю только его. Что мне делать?