Викторьен Сарду - Черная жемчужина

— Ба! — сказал кто-то. — И сто́ит столько хлопотать для какой-то воровки!..

Бальтазар вскочил, но ему не пришлось ничего делать. Этого человека уже вытолкнули за дверь.

— Она дышит! — воскликнул задыхаясь Корнелиус.

Поднялись радостные крики. Все верили тому, что она украла; но к чему же служило бы несчастье, как не к тому, чтобы жалеть несчастных?

Несколько минут спустя Христиана очнулась, и легкая краска появилась на ее лице. Прибывший доктор объявил, что она спасена, и велел перенести ее в ее комнату. Оставшиеся с ней женщины раздели ее и уложили в постель. Корнелиус и Бальтазар вне себя от радости бегали то туда, то сюда; подавали сквозь дверь разные советы, спрашивали, не нужно ли чего-нибудь; разыскивали все, что было нужно, и беспрестанно с восторгом пожимали друг другу руки. Остальные мужчины с самым серьезным видом толковали около камина о наилучших способах оживления утопленников.

— Г. Бальтазар, — сказал Трикамп, — я хочу уйти с моими людьми, молодую девушку нельзя арестовать в ее теперешнем состоянии…

— Арестовать!.. — воскликнул Бальтазар. — Так, значит, Корнелиус вам не сказал… Да она не виновна!.. Мы знаем, кто вор.

— Вы знаете вора? — сказал Трикамп. — Да кто ж он?..

— Гром! — ответил Бальтазар.

Г. Трикамп вытаращил глаза.

— Гром?..

— Ну да, господин Трикамп, — сказал с легкою насмешкой Корнелиус, — гром или, вернее сказать, молния! Вы прилагаете психологию к раскрытию преступлений, а я физику…

— И вы будете уверять меня, — воскликнул вне себя г. Трикамп, — что все это натворила молния?

— О, она творит еще много другого! — возразил Корнелиус. — Она вытаскивает гвозди из кресел и вбивает их в зеркало, не разбивая его; вырывает ключ из замка и вешает его на гвоздь; осторожно раздвигает папиросную бумагу слоем расплавленной бронзы; протаскивает деньги в скважины остающегося закрытым кошелька; втыкает сапожные инструменты в потолок и так хорошо намагничивает их, что иголки, как сумасшедшие, бегают за молотком; переносит целиком с одного места на другое целую стену. Да вот, например, какую славную дыру пробила они в стекле у Христианы, как она ловко отделила обои; а этот медальон, обе половинки которого она спаяла, не повредив цветка, чтобы любезно доставить нашему другу самую лучшую эмаль, а его невесте свадебный подарок, какого не сумел бы сделать ни один мастер, и наконец золото с оправы, которым она позолотила распятие Христианы?…

— Но позвольте! — возразил Трикамп. — Это невозможно!.. Ну, а сверток!.. Сверток, который она передала чрез окно какому-то человеку.

— Здесь… — воскликнул Петерсен. — Я этот человек.

— Вы?

— Да, господин Трикамп, а в свертке было белье, которое она приготовила для моих больных детей!

— Ладно, ладно, белье! — с раздражением сказал Трикамп. — Но золото, серебро, дукаты, флорины и остальные драгоценности, куда это все деюсь?..

— Черт возьми, — сказал, ударив себя по лбу, Корнелиус, — вы заставляете меня подумать об этом…

Он вскочил на приставленный к стене стол и с усилием повернул звонок.

— Вот они…

Из звонка выпал большой слиток из золота, серебра и драгоценных камней, вместе с оторванным языком звонка. Все это было расплавлено и слито, как может плавить и лить одна молния. Расплавленный металл, увлекая с собой драгоценные камни, перенесся по проволоке звонка с такою легкостью и по такому фантастическому способу, которым владеет только одно электричество и который граничит с чудесным.

Г. Трикамп поднял слиток и рассматривал его в полном недоумении.

— Однако, — сказал он, обращаясь к Корнелиусу, — кто же вас навел на эту мысль?…

Корнелиус улыбнулся.

— Та самая черная жемчужина, которую вы, г. Трикамп, передали мне, не подозревая, что она-то и послужит мне доказательством невиновности Христианы.

— Черная жемчужина!

— Да, г. Трикамп. Вот взгляните на это едва заметное белое пятнышко… Это след обжога! Провидению не нужно ничего больше для спасения человека.

— Милостивый государь, — с поклоном сказал Трикамп, — ученый оказался сильнее меня, и я преклоняюсь пред ним… Я немедленно примусь за изучение физики и метеорологии… Но только такие веские доказательства могут удалить из моего рассудка начавшую уже расти в нем мысль, — простите, я готов был подумать, что вы были сообщником этой девицы.

— По крайней мере, — сказал, смеясь, Корнелиус, — да послужит вам утешением хоть то, что вы не ошиблись относительно пола: вором была молния.