Викторьен Сарду - Черная жемчужина

По прошествии нескольких минут, посвящённых исследованию самого комода, он с улыбкой на губах вернулся к Бальтазару…

— В конце концов, — сказал тот, печально глядя на неподвижно лежащую похолодевшую девушку, — что нам доказывает, что это она совершила воровство?

— А вот что, — отвечал г. Трикамп, положив ему на руку одну из сорванных с медальона черных жемчужин…

— Где вы нашли ее? — спросил Бальтазар.

— Вот там, — отвечал полицейский.

Он указал на один из ящиков комода, сплошь наполненный вещами Христианы и нечаянно оставленный открытым.

Бальтазар бросился к комоду, перетряся все платья, все белье, перевернул все вверх дном и в этом ящике и в остальных, но напрасно… Медальона там не было. Он осмотрелся кругом; этот комод, постель и стол без ящика составляли всю меблировку комнаты Христианы. Ни сундуков, ни шкафов, ничего такого, куда можно было бы спрятать украденные вещи.

Тем временем молодая девушка пришла в себя. Она открыла глаза, обвела ими всех присутствовавших, а потом, вспомнив обо всем, она отвернулась к стене и, уткнувшись в подушки, горько зарыдала.

— А! — пробормотал г. Трикамп, — слезы… она сейчас сознается.

Он тихо наклонился к ней и самым кротким голосом сказал:

— Дитя мое, послушайтесь доброго движения вашего сердца!.. Признайтесь, что вы поддались искушению… Да, Боже ты мой! Нельзя же быть совершенством!.. А мы отнесемся к вам со всем уважением, которое заслуживает такая очаровательная девица… Так мы стало быть немного кокетливы… не правда ли?… Мы хотели прифрантиться?… Мы хотели кому-нибудь понравиться?..

— Да что вы говорите? — сказал Корнелиус…

— Тсс! Молодой человек, — возразил вполголоса Трикамп, — будьте уверены, что у нее есть сообщник.

И снова наклонившись к Христиане:

— Не правда ли, ведь это вы?..

— Ах, лучше убейте меня, — воскликнула, вдруг приподнявшись, Христиана, — но не повторяйте этого!

Возражение было так энергично, что г. Трикамп так и отскочил.

— Милостивый государь, — сказал ему Бальтазар, — будьте так добры оставить нас одних с нею, ваше присутствие действует на нее возбуждающим образом, без вас мы лучше поладим.

Г. Трикамп поклонился в знак согласия.

— Как вам будет угодно, но не доверяйтесь ей. Какая плутовка!

И он вышел.

Корнелиус резко захлопнул за ним дверь; затем оба молодые человека осторожно приблизились к Христиане, которая сидела на постели, неподвижно уставившись главами в пространство. Она не плакала, но дрожала всем телом, как в лихорадке.

— Христиана, дитя мое, — сказал Бальтазар, пытаясь взять ее за руку, которою она впилась в одеяло, — мы теперь одни, вокруг тебя только твои друзья… Теперь ты скажешь?

— Я не хочу здесь оставаться, — сказала Христиана хриплым голосом, — я хочу уйти… пустите меня!..

Корнелиус кротко заставил ее снова сесть:

— Вы не можете уйти, Христиана, вы не можете сделать этого, не ответив нам.

— Скажи нам правду, — снова начал Бальтазар, — я прошу тебя, Христиана, всю правду, дитя мое… Тебе ничего не сделают… я честью клянусь тебе в этом… Я тебе все прощу и никто не узнает об этом… клянусь тебе, Христиана… Богом клянусь!.. Разве ты не слышишь меня?..

— Да! — отвечала не слушавшая его Христиана. — Ах! я не могу больше плакать… Сделайте так, чтоб я заплакала!..

Корнелиус с беспокойством взглянул на своего друга. Он взял молодую девушку за ее горячие ручки и, тихо пожимая их, сказал ей насколько только мог нежно:

— Христиана… милая… все имеют право на сожаление, а вас мы слишком любим, чтобы быть безжалостными! Послушайтесь меня, пожалуйста. Ведь вы узнаете меня?

— Да, — ответила Христиана, взглянув на него, и глаза ее покрылись влагой.

— Ну, ведь я люблю вас, вы знаете это… люблю ото всего сердца!

— Ах! — воскликнула, размягчившись, молодая девушка и залилась слезами. — И вы говорите, что я украла!

— Так нет же, — живо возразил Корнелиус, — нет! Я не говорю этого, я не верю этому! Но вы видите, милое дитя мое, что вам надо помочь мне оправдать вас и найти виновного, а для этого вам надо быть откровенною со мной и все рассказать мне, решительно все!..

— Да, вы добрый, — отвечала сквозь слезы Христиана. — Вам жаль меня, и вы не верите тому, что они говорят! Защитите меня!.. Разве вы не видите, до чего они глупы со своим воровством?.. Да разве не вся моя душа в этом доме?.. Да есть ли в этой стене, — сказала она, в экзальтации колотя по стене рукой, — хоть один камень, который бы я не любила?.. Да разве станет кто-нибудь красть собственную жизнь, собственную кровь?.. И как подумаешь, что нет уж здесь моей доброй мамы!.. (Так она обыкновенно называла госпожу Ван-дер-Лис.) О! если б она была тут… да, она заставила бы вас провалиться сквозь землю с вашим воровством!.. Но я теперь одинока, не правда ли?.. и меня обвиняют, потому что я цыганка!.. и потому что я была воровка, когда была маленькою… И меня называют воровкой!.. воровкой!.. воровкой!.. Меня называют воровкой!..