Викторьен Сарду - Черная жемчужина

— Но ведь не все же время она пробыла в кухне?

— Нет, сударь, как наступил вечер, она ушла к себе в комнату.

— А! Так она ушла к себе, не правда ли?

— Да, сударь, чтобы приодеться к ужину.

— И… долго она пробыла в своей комнате?

— Да с час времени, сударь.

— Целый час?..

— Да, не меньше часу.

— А вы ничего не слышали в это время?

— Что вы говорите, сударь?

— Я спрашиваю вас, не слыхали ли вы какого-нибудь шума… например, ударов молотком по дерену?

— Нет, сударь, не слыхала.

— Да, — сказал Трикамп, обращаясь к молодым людям, — она глуха!..

И наклонившись к Гудуле он сказал, возвысив голос:

— Да ведь и гром уж начал греметь, не правда ли?

— Да, сударь; гром-то я отлично слышала.

— Она не разобрала, что гремит, — пробормотал Трикамп, — ну, a затем что было?.. — громко спросил он.

— А затем наступила уже ночь, гроза разразилась. Барин не возвращался… Я была очень напугана, стала на колени и начала молиться… и вот в это-то время Христиана и вышла из своей комнаты… она вся дрожала… бледная такая… а гром в это время так и гремел…

— Ага, — живо подхватил Трикамп, — так вы заметили, что она была бледна и дрожала?

— Да, не хуже меня, сударь. От этой грозы у нас отнялись руки и ноги. Я даже и встать-то не могла… и вот в это-то время барин и начал стучать, а Христиана отперла ему. Вот и все, что я знаю, сударь… и это так же верно, как и то, что я христианка и честная женщина!..

— Не плачь же, милая Гудула, — повторил Бальтазар, — ведь и же тебе говорю, что не тебя обвиняют!..

— Да кого же, сударь? Кого же в таком случае?.. Матерь Божия, — воскликнула она, пораженная внезапною мыслью, — неужели же Христиану?

Никто не отвечал ей.

— А, — продолжала Гудула, — вы не отвечаете!.. Да ведь этого быть не может!

— Послушай, Гудула!..

— Христиану, — продолжала она, не слушая его. — Дитя, которая нам Бог послал!..

— Ну, довольно, — сказал Трикамп, — ведь не вас обвиняют.

— Лучше бы уж меня, — возразила с отчаянием Гудула. — Я бы предпочла, чтобы обвинили меня… Я старуха, мое дело уж кончено… Что же мне от этого сделается… Меня скоро Всевышний к отчету потребует… но этого ребенка… Я не хочу, чтобы вы ее трогали, сударь… Ах, г. Бальтазар, не позволяйте к ней прикасаться, это было бы святотатством… не слушайте этого злого человека; это он все заводит!

По знаку г. Трикампа, которому надоело это причитанье, агенты взяли под руки старуху, чтобы вывести ее вон из комнаты.

Гудула сделала несколько шагов и затем опустилась на колени, плача и жалуясь, зачем она не умерла прежде, чем дождалась таких оскорблений, и г. Трикамп дал знак агентам оставить ее тут с ее причитаньями.

— Итак… — сказал полицейский агент, обращаясь к Корнелиусу, — вы видите, что нет достаточных оснований подозревать кого бы то ни было из приходивших сюда… ни комиссионера, ни соседку, ни этого Петерсена. Стало быть или старуха украла, или молодая девушка , а так как я не считаю старуху способною на такую гимнастику, то и прошу вас самих, г. ученый, вывести заключение…

— Не спрашивайте меня ни о чем, — сказал Корнелиус, — я не знаю, что и думать; мне кажется, что я сплю и что все это не что иное, как ужасный кошмар.

— Уж не знаю, — возразил Трикамп, — сон ли это, но мне кажется, что я вполне бодрствую и рассуждаю совершенно правильно.

— Да, да, — отвечал Корнелиус, лихорадочно шагая взад и вперед по комнате, — вы рассуждаете совершенно правильно!

— И логичность моего рассуждения неоспорима!..

— Конечно, неоспорима!

— И все обстоятельства дают мне до сих пор достаточное основание!..

— Да, вы имеете полное основание!

— Так в таком случае согласитесь со мной в том, что молодая девушка виновна!..

— Так нет же! — с запальчивостью отвечал Корнелиус, круто остановившись пред полицейским агентом. — Нет! Этому я не поверю до тех пор, пока не услышу, что она сама сознается в этом!.. Да что тут толковать… если бы даже она сама сейчас созналась пред нами, то все-таки я продолжал бы утверждать, что она не виновна!..

— Однако… — попробовал возразить ошеломленный агент, — не виновна… да какие же у вас есть доказательства?…

— Да нет их у меня, я это отлично знаю, — продолжал Корнелиус. — И знаю, все те, которые вы приводите… и мой собственный рассудок говорит мне, что эти доказательства очевидны… ужасны… неотразимы!..

— Так в таком случае?..

— Но моя совесть тотчас же возмущается против моего рассудка!.. Мое сердце говорит мне: нет! Этот голос, это отчаяние не могут принадлежать преступнице, и я клянусь, что она не виновна!.. Я не могу доказать этого… но я это чувствую… я уверен в этом и готов кричать это изо всех сил… с томлением и со слезами!.. Не верь тем, кто ее обвиняет!.. Они лгут! Их логика — легко ошибающаяся земная логика… моя принадлежит небу и никогда не лжет. Они взывают к разуму… я обращаюсь к вере…