Игорь Трофимкин - Призрак с улицы Советской

— Небось ничегошеньки иконки эти вам не говорят, а?

— Хорошие иконы, — ответил мой спутник.

Иван Васильевич рассмеялся. И осторожно снял со стены образ Николая Чудотворца.

— Не просто хорошие. Эта вот — уникальная. Вторая половина XVII века, сделано в Мстере, и считалась она «стильной», потому как писана под Строгановскую школу. Но ежели «стильная», то уже и подделкой назвать нельзя, потому как во всех деталях повторяла приемы мастеров Строгановской школы — Прокопия Чирина, Никифора, Назария и других, имена их все равно вам ничего не скажут. Так что иконка редкостная. Мне под большим секретом передала бабка из дальней деревни. Она у них в доме много десятков лет хранилась. Хозяйка помирать собралась, вот ее мне и подарила. Теперь уж, верно, и нет ее, Царствие ей Небесное.

Мы помолчали. Я пытался переварить слова хозяина о вероятной кончине безвестной бабки, Семенцов, думаю, прикидывал, сколько за нее сдерет хозяин и сколько он зажмет комиссионных, передавая Михальченко.

А Иван Васильевич, вернув икону на прежнее место, сказал:

— Но это еще сюрприз — не сюрприз. — И молча пошел в другой угол, где стоял небольшой кованый сундучок. Он долго возился с замком, потом открыл крышку и извлек сверток. Подойдя к столу у дверей, он осторожно положил сверток на стол и стал разворачивать. Сначала бумагу, потом тряпки, вату и наконец аккуратно положил на стол большую плоскую тарелку.

Дав нам полюбоваться на нее, Иван Васильевич спокойно сказал:

— Русский фарфор. Конец XVIII века. Светлозерский завод.

Сохранилось такого фарфора крайне мало. Дальнейший разговор оказался настолько насыщен намеками, что я, честно говоря, мало что понял. Однако приведу его по памяти.

Семенцов: Так что ж тарелочка? Она ведь сирота, а усыновление денег стоит, да что толку…

Хозяин: Оно конечно. Но ведь и у сирот родственники, бывает, объявляются. Иной раз близкие: сестры там или братья.

Семенцов: Ну вот, когда объявятся, со всеми вместе и поговорим об усыновлении.

На этом разговор закончился.

Семенцов прошел вновь к иконам, хозяин с ним. Снял образ Николы, тут же во что-то завернул, принял от Семенцова небольшой пакетик, отдал ему сверток с иконой.

Потом подошел ко мне и предложил:

— Хотите небольшую экскурсию? Я любитель русской старины. Полотна эти все подлинные, все XVIII века. Есть портреты кисти Ивана Петровича Аргунова, камерные портреты Алексея Петровича Антропова, две гравюры Ивана Зубова. Одно полотно Петра Ивановича Соколова, кое-что и покрупнее имеется. Вот этот портретик, по утверждениям искусствоведов, писал сам Рокотов Федор Степанович, а вот этот — Левицкий. Ну а остальное — прикладное искусство, наше северное.

Ошеломленный таким богатством, я только вздыхал.

Скоро мы вновь были в гостинице, где прикончили наливку Ивана Васильевича и, почувствовав приятную тяжесть в теле и легкость в ногах, направились в гостиницу.

Через день мы уже были в Питере. А еще через день меня пригласил Семенцов и выдал премию в конверте — двести зеленых, при этом расписался я в его личной ведомости, где стояли две фамилии, его и моя.

— Шеф доволен, — коротко прокомментировал Семенцов. — Считает, поработали на благо издательства хорошо.

— Спасибо, — скромно ответил я, подумав про себя, что поскольку «премия» явно не соответствует моему вкладу как в общее дело, так и в дело расширения коллекции Михальченко, получил я столь баснословную сумму явно авансом.

Служба шла своим чередом. У Евграфа Акимовича утешительных новостей было мало. Машина, на которой уехали киллеры, оказалась краденой, номера фальшивые. По данным ФСК, из Афганистана прибыл или вот-вот должен был прибыть груз опия-сырца. Но кто курьер, кому адресован груз, где складируется, пока не известно.

У меня же подоспела новая командировка. На этот раз — целевая.

Меня вызвал Михальченко и сказал:

— Станислав, поедешь с Семенцовым в Светлозерск. Меня очень интересует русский фарфор XVIII века. Там когда-то был завод, довольно известный. Поговорите с музейными работниками, может, они вам подскажут старожилов, у которых можно приобрести изделия, так сказать, отдельно взятые или в комплекте. Вдруг сервиз у кого сохранился? — Михальченко говорил о фарфоре XVIII века так, словно просил меня купить пару дюжин ложек из нержавейки.

Но хозяин — барин. Прибыв на место, мы первым делом направились в музей.

Старенькое кирпичное здание еще дореволюционной постройки явно под музей не предназначалось, очевидно, когда-то этот особняк принадлежал местному купцу.