Юлия Андреева - Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский

Армия начала роптать, еще немного и солдаты бы направили свои штыки на венценосного предателя, но Петр Федорович словно не видел и не понимал происходящего.

ЗА ДЕСЯТЬ ДНЕЙ до погребения государыни положили тело ее в гроб, который отнесли сначала в траурный зал посреди всех регалий. Народ был допущен к гробу. Всеми вопросами, связанными с подготовкой к погребению, занималась Екатерина Алексеевна. В гробу государыня была одета, согласно ее же прижизненному пожеланию, в серебряное глазетовое платье с кружевными рукавами, ее голову венчала Императорская золотая большая корона с надписью на нижнем обруче: «Благочестивейшая Самодержавнейшая Великая Государыня Императрица Елизавета Петровна, родилась 18 декабря 1709, воцарилась 25 ноября 1741, скончалась 25 декабря 1761 года». Гроб был установлен на возвышении под траурным балдахином, глазет золотого с горностаевым спуском от балдахина до земли; позади гроба посреди спуска – герб золотой государственный.

Елизавету Петровну похоронили только через месяц, 25 января 1762 года. Из дворца государыню в гробу перевезли через Неву в Петропавловский собор в крепости. Так что не пришедший к началу церемонии Шешковский теперь на правах хозяина встречал царственную покойницу практически на пороге Тайной канцелярии.

Возглавлял пешую процессию император, за ним шла императрица, после Скавронские, Нарышкины и далее все по рангам. В тот день немало удивленный Шешковский наблюдал за странной забавой, которой развлекал себя новый государь. Он сперва отставал от процессии, а затем бросался догонять ее, да так поспешно, что несшие шлейф его черной епанчи старшие камергеры во главе с обер-камергером графом Шереметевым невольно выпускали шлейф из рук, и тот развевался на ветру. Этот маневр царь проделывал не единожды, заливаясь веселым смехом всякий раз, когда ему удавалось вырваться от преследовавших его господ. Подобное поведение императора внесло сумятицу в торжественную процессию, так как кто-то пытался поспевать за ним, кто-то отставал, в результате все сбились, и пришлось останавливать всю процессию, дожидаясь отставших. Впрочем, это нисколько не испортило настроение Его Величества.

Зато Шешковскому новый монарх не просто подпортил настроение, это еще слабо сказано, почву из-под ног вышиб. 16 февраля его как громом поразил манифест об упразднении Тайной канцелярии, благодаря которому Шешковский не просто терял место, но и утрачивал саму возможность бывать при дворе и защищать Фредерику. Хуже этого ничего быть не могло. По словам Шувалова, государь поднялся в отвратном настроении, а с похмелья каким оно еще может быть? Отправился в комнату своей толстой метрессы, по дороге наступив на вынырнувшую невесть откуда крысу.

«Долой всех крыс! Больше никто ни за кем не шпионит, не следит. К черту Тайную канцелярию – пусть все живут, как им вздумается. Свобода!»

– Положим, свобода – это, конечно, неплохо, а может быть, даже и очень хорошо, – тер небритый подбородок Александр Шувалов. – Ну да и о врагах забывать не приходится. Как он теперь, бедолага, узнает, что в трактирах имя его позорят? На портрет плюют? А если порчу наведут? – Он задумался. – Впрочем, все это еще ничего. А кто ему теперь доложит, коли при дворе какой злоумышленник его же отравить пожелает?

– Да и за приезжими иностранцами кто теперь приглядит? А ведь это он еще даже не короновался… – вторил ему немало расстроенный происшествием Шешковский.

– Тебе хоть есть чем жить, по нынешним-то временам? А то?..

Степан только отмахнулся.

– Сдюжим как-нибудь. – Его мысли витали в заоблачных далях, возле башни из слоновой кости, в которой томилась принцесса Фредерика, но теперь он – ее верный дракон, ее цепной пес, что глотку любому мог за нее перегрызть, – был не вправе ей ничем помочь.

– А знаешь что, может, хотя бы на первое время съедешь с семьей из столицы, ну, скажем, ко мне в поместье? Охраной тебя обеспечу.

Шувалов был прав, Шешковский давно уже обзавелся множеством недоброжелателей и теперь, оставшись не у дел, рисковал огрести всего и сполна. Впрочем, подлавливали его, морду разукрашивали, даже секли как-то. Ну да разве речь о нем? Об жене с дочерью. Их ведь, если что, тоже не помилуют. Припомнят, как Степан Иванович, не ведая жалости, сек назначенных на порку барышень. А ведь они тоже были чьими-то женами, сестрами и дочерьми.