Елена Михалкова - Ваш ход, миссис Норидж

– Ты расскажи, как все обнаружил, – пробормотал Малколм.

– Проснулся я в то утро рано – не иначе, чувствовал что-то. Земля за ночь промерзла и покрылась инеем. Трава поседела, точно шкура у старого волка. Я увидал коня графа, который тоскливо топтался возле конюшни, и меня вдруг словно ударил кто. «Беда случилась, Аллан», – сказал я себе. Подбежал к коттеджу у ворот… – Садовник тяжело вздохнул. – Мне тогда было чуть за сорок. Врать не буду: вряд ли нашелся бы на тридцать миль вокруг мужчина сильнее меня…

– Вы были настоящий красавец, – вставила миссис Пибоди.

Старик неодобрительно покосился на нее.

… – но того, что я увидел в домике священника, даже мне проделать было не под силу. Дверь была выбита – сорвана с петель. Внутри словно смерч пронесся. Все перевернуто, разбросано, разломано… Камин давно остыл, и ветер разметал золу по всей комнате. Страшный холод стоял внутри, мертвый холод, я бы сказал, – да только мертвецов там хватало. У миссис Саттон была разбита голова. А у милорда из груди торчал нож.

Женщины ахнули и перекрестились.

– Все было залито кровью, – продолжал старик. – А на двери снаружи…

Он замолчал.

– Что – на двери снаружи? – осмелился спросить Питер, когда молчание стало слишком тягостным.

– На двери снаружи остались следы гигантских когтей, – медленно ответил садовник.

Две служанки взвизгнули.

– Господи, спаси нас, грешных! – Миссис Пибоди перекрестилась.

– Вот и я так сказал, когда приложил к ним ладонь, – мрачно проговорил Рэндалл. – Господи, воскликнул я, спаси нас, грешных! Ведь каждый коготь был длиннее моего пальца в полтора раза.

Он поднял руку, и все присутствующие уставились на огромную мозолистую ладонь садовника, черную от въевшейся земли.

– Неужто медведь… – прошептала кухарка.

– А кто бы это еще мог быть, кроме медведя! Я, правда, слыхал, что последнего медведя истребили в наших лесах лет двести тому назад, но всякое бывает… До сих пор мороз по коже, как вспомню эти следы.

Леди Кроули я нашел в соседней комнате. Она была без сознания. В первый миг я решил, что она мертвая, – такие ледяные у нее были руки. Да у меня и самого пар вырывался изо рта. Ее согрели в замке, она очнулась спустя несколько часов, но ничего не помнила о той ночи.

– Совсем-совсем ничего? – изумилась миссис Пибоди.

– Ни единого события. Доктор навещал ее каждую неделю, но и он ничем не смог помочь. Немало прошло времени, прежде чем она начала вставать и выходить в сад… Пожалуй что не раньше весны, а, Малколм?

– Так и есть, не раньше весны. Всю осень лежала и всю зиму.

– Но память к ее светлости так и не вернулась. Да только сдается мне, не больно-то леди Кроули и хотела этого.

– Почему, мистер Рэндалл? – пискнула Энни.

Садовник погладил бороду в задумчивости.

– В ту пору я об этом смолчал, – наконец сказал он. – Подумал, что незачем полоскать имя графа на всех углах. Он был добр ко мне… Когда я нашел леди Кроули, отнес ее в замок и вернулся на место побоища. Иначе его не назовешь! Кровь собралась на полу черными лужами. Я хотел накрыть миссис Саттон покрывалом, но заметил, что она сжимает что-то в кулаке. Я разогнул ее пальцы. Это был кулон.

– Кулон?

– Сказать точнее, подвеска. Лорд Кроули с ней не расставался. Странная это была вещица! Она досталась ему от деда: серебряная голова волка с красным глазом. Милорд всегда носил ее на цепочке. О его досточтимом предке мне, по правде сказать, известно немного. В семье как будто избегали лишний раз упоминать его имя. Кое-кто говорил, что он был дурной человек и наделал немало бед. Но Кроули всегда были богачами, им хватило денег, чтобы заткнуть рты всем обиженным. Эту-то волчью голову и сжимала в кулачке мать нашей леди, а из груди графа торчал ее нож.

Вокруг раздались изумленные восклицания.

– Что же вы сделали, мистер Рэндалл? – спросила гувернантка.

Садовник поморщился. Его раздражала ее манера даже к последнему пьянице и бродяге обращаться подчеркнуто вежливо. «Мистер Рэндалл», – передразнил он про себя. Какой он ей к черту мистер! Она гувернантка. Ей положено смотреть на него сверху вниз!

Пару раз старик хотел поправить ее нарочито грубо, при всех. Ему это простилось бы! Но даже самому себе он не признавался, что ее обращение льстит его самолюбию.

– Взял у нее кулон, миссис Норидж, вот что я сделал. И при первом удобном случае отнес в комнату милорда, как будто он там и лежал все это время. Уж не знаю, зачем миссис Саттон так старалась сорвать его… Не слишком-то ей это помогло. В те времена еще был жив старый Кроули, дядюшка нашего графа, и у него хватило сил заткнуть рты всем, кто хотел докопаться до правды. По мнению всеми уважаемого инспектора Джервиса, – эти слова садовник произнес с нескрываемым презрением, – граф Кроули и мать нашей леди стали жертвой грабителей. Оно и к лучшему. А еще я взял топор и колотил по входной двери до тех пор, пока следы когтей не исчезли – вот что я сделал, миссис Норидж, и не жалею об этом. Дурни вроде Джервиса и этому нашли бы какое-нибудь объяснение, но пошли бы слухи… нехорошие слухи… А леди Кроули и так пострадала.