Билл Пронзини - Честнее смерти

Колли Бэбкока ухлопали вечером девятого сентября на аллее между Двадцать девятой и Ландышевой улицами. Любой, кто родился, как и я, в Сан-Франциско, сразу скажет вам, что речь идет о районе Глен-Парк.

А дело было вот как. Двое патрульных полисменов засекли его на выходе из служебной двери винного магазинчика «Баджит-Ликерс». В руках у Колли был какой-то металлический ящичек.

Увидев, что ему не повезло, Колли бросился наутек. Полисмены, само собой, припустили за ним, крича, чтобы он остановился. Но, поскольку он, не обращая на них внимания, продолжал драпать, один из фараонов дал предупредительный выстрел из своей пушки. А когда на Колли и это не подействовало, полицейский остановился, взял оружие двумя руками и выстрелил вторично. Он метил вниз, по ногам, но в полутьме аллеи выстрел вышел неудачный. Пуля угодила Колли в поясницу и прикончила его на месте.

Узнал я об этом на следующее утро, сидя в кафетерии на Тейлор-стрит за кофе и полусырыми яйцами. Заметку поместили на самом неудобном, незаметном месте газетной полосы.

Аккуратно сложив газету и засунув ее в карман пальто, я зашагал к своему офису. В голове помимо моей воли звучал, словно в грамзаписи, мой разговор с Колли Бэбкоком. Ничего особенного, самый обычный разговор. Если бы он не оказался последним.

— Как новая работа. Колли?

— О, благодарю тебя, Фил! Все отлично, просто отлично!

— Стало быть, никаких проблем?

— Никаких, Фил. Все в полном порядке.

— Главное, Колли, чтобы и дальше было так.

— Ты не поверишь, Фил, но я чувствую себя совсем другим человеком. Совершенно другим, Фил!..

В вестибюле было холодно, сумрачно и тихо. На двери лифта висела табличка «Неисправен». Я поднялся по лестнице на третий этаж и прошел через холл в свой кабинет. Дверь его была почему-то отперта. Я толкнул ее и вошел.

Вдова Колли Бэбкока сидела на моем стуле за моим письменным столом. Я тихо прикрыл дверь, вошел и сел напротив нее. Наши глаза встретились.

— Меня впустил управляющий, — сказала она нерешительно.

— И очень хорошо. Очень хорошо, Люсиль, — поспешил ответить я.

Это ее ободрило. Она немного расслабила руки, стиснутые в замок на колене поверх простенького черного платья.

— Ты знаешь?..

— Да.

Мы помолчали.

— Что же я могу тебе сказать, Люсиль?

Я и вправду не знал, что ей сказать.

— Ты был добрым другом Колли, — сказала она, требовательно глядя на меня. — Ты всегда ему помогал.

— Видимо, я помогал ему хуже, чем следовало.

— Он не делал этого! — твердо сказала Люсиль.　 — Он не брал тех денег. Колли не имеет никакого отношения к тем кражам, про которые там написано.

— Люсиль…

— Фил, мы с Колли прожили вместе тридцать один год. Неужели ты думаешь, что я могла бы чего-то про него не знать?

— Конечно, Люсиль. Я вовсе не говорил…

— Я всегда все знала. Знала заранее!..

Я сидел и молча смотрел на нее, готовый покорно выслушать все, что она скажет. Это была крупная, сильная женщина. Сила чувствовалась в каждой черточке ее облика: в линии рта, в выражении глаз, круглых и серых, лишь сейчас оттененных болезненной краснотой. Люсиль прошла вместе со своим мужем через два его тюремных срока и через два с лишним десятилетия панической суеты и неустроенности. Я подумал: а, пожалуй, в самом деле невозможно, чтоб Колли удалось хоть что-нибудь скрыть от нее…

Но я сказал:

— Люсиль, в газетах написано, что Колли вышел из задней двери винного магазина с кассовым ящиком под мышкой. Там было сто шесть долларов. Дверь взломана отмычкой…

— Да знаю я. И то, что пишут газеты, и то, что говорит твоя полиция. Но все это ложь. Ложь!

— Но он действительно был там, Люсиль.

— Был. Да, конечно, был! Колли всегда выходил прогуляться по вечерам. Он любил гулять. Всегда ходил подолгу, иногда через весь город. Потом возвращался, набродившись вдосталь, и опрокидывал рюмочку. Это помогало ему успокоиться. Конечно, в тот вечер он был там. Ну и что же из того?..

Ничего не говоря, я устроился на стуле поудобнее.

Люсиль продолжала:

— Перед тем как идти на это, Колли всегда очень нервничал. Поэтому от меня ничто не могло скрыться. В такое время он становился страшно раздражительным, мучился бессонницей.

— Значит, в последнее время такого не бывало?

— Ты сам виделся с ним несколько недель назад, — сказала Люсиль. — Разве таким он тебе показался?

— Нет, — признался я. — Ничего такого по нему сказать нельзя было. Скорее, наоборот.