Билл Пронзини - Честнее смерти

Дочитав, я сложил бумагу по прежним линиям сгиба, вложил в конверт и благоговейно опустил его на то самое место, где он до этого лежал. Будто никто его и не трогал.

— Ну как? — попыхивая трубкой, осведомился Эберхардт.

— Есть, знаете ли, одна мелочь. Так, штучка, не более того.

— А именно?

— В кармане его пальто они нашли пинтовую бутылку «Кесслерса». Бутылочка была завернута в бумажный пакет.

Инспектор пожал плечами.

— Что такого? Винный магазин. Взял да и сунул в карман, когда выходил.

— И перед этим положил ее в бумажный пакет…

— Мало ли что человеку взбредет в голову! — сказал он.

— Конечно, — сказал я.

Допил кофе и встал.

— Уже уходите?

— Да, знаете ли. Надо еще сегодня доделать кое-какие делишки.

— Теперь вы мой должник, — сказал он. — Не забывайте.

— Не беспокойтесь, — ответил я. — Мне случалось забывать только зло.

А теперь я с ходу воткнул нос своей машины в маленький парковочный дворик на Чинери-стрит, в полуквартале от того места, где обитали Люсиль и Колли Бэбкоки. Я немного прошелся под дождем, с удовольствием ощущая на лице его освежающий холод, и на негнущихся от усталости ногах прошагал к знакомой двери. Люсиль так проворно отворила дверь на мой стук, словно весь вечер караулила меня в прихожей. Их маленькая трехкомнатная квартирка теперь казалась непривычно просторной для нее одной.

Люсиль, похоже, не переодевалась с утра. При взгляде на нее я подумал: наверное, весь этот день она провела в полном молчании и неподвижности, в пустой квартире с зашторенными окнами.

Я с невыразимым удовольствием плюхнулся в старое продавленное кожаное кресло у окна. Люсиль спросила:

— Хочешь чего-нибудь?

Я помотал головой.

— А ты? — спросил я. — Хоть что-нибудь съела за целый день?

— Нет.

— Нужно обязательно поесть, Люсиль.

— Наверное. Потом…

Я вертел в руках шляпу, все не решаясь спросить ее кое о чем. Боялся внушить ей надежды, которых потом не сумею оправдать. Была у меня одна мысль, но пока еще смутная, неоформившаяся — так, не мысль, а мыслишка.

Мне показалось, что сейчас самый момент задать мой вопрос, не слишком рискуя растравить ее любопытство:

— Люсиль, ты говорила, что Колли любил прогуливаться по вечерам. Так вот, эти его прогулки, они происходили в каком-то определенном месте? Был ли у него какой-нибудь излюбленный маршрут?

— Нет, — ответила Люсиль. — Он просто любил бродить по улицам в одиночестве. Иногда ходил по часу или даже по два…

— Он рассказывал тебе по возвращении, где побывал на этот раз?

— Нет, он обычно отделывался общими словами. Вроде того, что слегка прошвырнулся тут, неподалеку от дома…

Хорошенькое неподалеку, подумал я. Аллея, где его убили, находится в добрых одиннадцати кварталах отсюда. Конечно, при такой любви к прогулкам Колли мог пойти туда пешком, но восстановить его маршрут — задача не для слабых. Кроме кратчайшего пути найдется еще добрый десяток кружных.

Я сказал:

— Кажется, Колли любил взбодриться рюмочкой крепкого, когда возвращался с прогулки?

— Да, любил.

Я все еще крутил перед собой свою несчастную шляпу.

— Хорошо бы и мне что-нибудь выпить, Люсиль.

Она кивнула, встала и подошла к низенькому шкафчику у кухонной двери. Нагнувшись, она открыла дверцу и стала искать внутри. Потом выпрямилась.

— Извини, Фил, — сказала она. — Оказывается, там ничего не осталось.

— Ничего, — успокоил я ее. — Все равно мне пора идти.

— Куда сейчас?..

— Да так, еще нужно кое с кем повидаться.

— Ты ведь дашь мне знать, если будут новости, правда?

— Само собой.

Я помолчал.

— Да, вот еще, Люсиль. Не найдется ли у тебя фотокарточки Колли? Какой угодно. Ну, хоть моментального снимка.

— Есть, наверное, — она нахмурилась. — Зачем тебе?..

— Так, на всякий случай, — ответил я. — Мало ли какая ситуация. Мне ведь предстоит разговаривать с кучей разного народа.

Кажется, такое объяснение ее устроило.

— Пойду поищу, — сказала она.

С минуту или две она возилась в спальне, потом вернулась с черно-белым моментальным фотопортретом Колли — голова да плечи, больше ничего. Снимок был явно сделан в той же гостиной, где мы сейчас были. Колли улыбался открыто, по-мальчишески, одна бровь была залихватски поднята.

Я поблагодарил Люсиль и бережно сунул карточку в записную книжку.

Когда я вышел за дверь, первой моей мыслью было, что у нас в Сан-Франциско начался всемирный потоп. Полчища дождевых капель, огромных, точно градины, хлестали по земле. Невдалеке гремели приближающиеся раскаты грома. Я натянул пальто на голову и стремглав побежал к машине.