Билл Пронзини - Честнее смерти

— Мы были так счастливы в эти последние полтора месяца! — воскликнула Люсиль. — Как никогда раньше, даже в молодости. Бог мой, не надо ни от кого убегать, никого бояться, ничего ждать. Это было настоящее счастье.

От этих ее слов у меня пересохло во рту.

— А как шли дела у него на работе? — спросил я.

— На прошлой неделе Колли получил аванс. Пятнадцать долларов. Мы с ним решили это отпраздновать. Поехали на Уэрф, там есть один премилый ресторанчик…

— Словом, и с деньгами у вас как будто наладилось, — сказал я. — Ну, может, все-таки оставались какие-то проблемы? Вспомни: было что-нибудь, что тревожило Колли, не давало ему окончательно прийти в норму?

— Ничего. Решительно ничего, — сказала Люсиль. — У нас даже завелся маленький счет в банке, — она закусила губу. — Мы думали когда-нибудь перебраться в Вест-Индию. Колли всегда мечтал о Вест-Индии…

Я посмотрел на свои руки. Какими-то они казались огромными, лишними. Я убрал их со стола и положил на колени, чтоб не лезли на глаза.

— Эти кражи в Глен-Парке как раз и начались полтора месяца назад, — сказал я. — Полиция оценивает общую сумму похищенного где-то между тремя с половиной и четырьмя тысячами долларов. Немного, но на эти деньги можно было бы отлично добраться до Вест-Индии.

Люсиль опять вперила в меня твердый взгляд своих круглых серых глаз.

— Колли тут ни при чем, — отрезала она.

Что я мог еще сказать? Я достал из кармана сигарету и закурил, отчего во рту у меня мгновенно сделалось что-то вроде пустыни Сахары. Не глядя на Люсиль, я спросил:

— Что я могу для тебя сделать?

— Ты можешь доказать невиновность Колли. Доказать, что он ничего такого не делал.

Только-то и всего.

— Счел бы за счастье, — сказал я, поежившись. — Но как это сделать? Видишь ли, улики…

— К черту улики! — ее круглые глаза дрожали. — Колли ни в чем не виноват, слышишь! Я не позволю похоронить его с таким клеймом. Слышишь, не позволю!..

— Послушай, Люсиль…

— Не хочу ничего слушать! — никогда прежде я не видел ее такой. Ее всю трясло. — Колли был твоим другом. Ты поручился за него перед судом. Ты помог ему устроиться на работу. Ты единственный человек, которого он уважал, которого слушал. Может быть, благодаря тебе он опомнился. Он стал другим человеком, совсем другим, новым. Нормальным. Ему вновь　захотелось жить. И вот теперь ты собираешься сидеть тут и смотреть, как они пачкают его доброе имя, которое с таким трудом к нему вернулось! Ты можешь спокойно смотреть, как они навешивают на него всех собак, ничего толком не зная. Кроме его прошлого, от которого он избавился с такими муками. А может, тебе просто наплевать?..

Я все еще не мог посмотреть ей в глаза. Вместо этого я бессмысленно пялился на дымящуюся сигарету в своей руке.

— Нет, Люсиль. Мне не наплевать.

— Тогда помоги, — взмолилась она. — Ради Колли. Ради вашей дружбы!

Я долго молчал. А потом сказал:

— Хорошо, Люсиль. Попробую.

Она тут же встала, как всегда, с высоко поднятой головой. Видно было, что ее гнев прошел, словно его и не бывало. Остались только. красные круги вокруг глаз.

— Ты прости меня, Фил, — сказала она. — Я не должна была говорить с тобой в таком тоне.

— Ничего, — ответил я. — Ведь он был твоим мужем.

Во Дворце правосудия мне сказали, что инспектор Эберхардт отлучился куда-то по службе, но непременно вернется в течение часа. Тогда я перешел на другую сторону Брайейт-стрит, где в конце короткой аллеи я знал неплохую кофейню. Я выпил там три чашки кофе и выкурил шесть сигарет. Так я убил сорок пять минут.

К тому времени начал накрапывать мелкий дождик. Стало немного теплее, зато ветер усилился.

Я снова проехался на лифте. На этот раз Эберхардт оказался на месте. Секретарша спросила по телефону, не может ли он меня принять. Ответ был утвердительный, и мне позволили войти.

Коричневый пиджак Эберхардта выглядел так, словно его наспех выстирали вручную, причем самым дешевым хозяйственным мылом, после чего забыли выгладить. Галстук инспектора был измят и съехал набок, а на рубашке не хватало верхней пуговицы. В довершение всего левый глаз знаменитой грозы и преступников и полицейских украшал здоровенный синяк.

— Если можно, в двух словах. О’кэй? — предупредил он.

— Что у вас с глазом?

— Врезался в дверную ручку.

— Понятно.

— Ага, — сказал он. — Вам, я вижу, угодно поболтать и приятно провести время. А я ни разу не присел за последние тридцать восемь часов. Так что, знаете ли, шутить я не настроен. Чего вам нужно?