Владимир Гурвич: Ирония Кьеркегора

– Не желаете ли чего-нибудь выпить? – спросил Дубровин.

– Почему бы и нет, – согласился Молев. Его черные большие выразительные глаза внимательно наблюдали за Дубровиным.

Дубровин подошел к оборудованному в его кабинете небольшому бару. Разных напитков там было предостаточно. Но Дубровин сознательно решил, что не будет спрашивать, что Молеву налить. Слишком велика честь. Пусть пьет то, что подадут.

Он выбрал самый плохенький коньяк, разлил его по бокалам. И один подал Молеву.

– За наше сотрудничество. Надеюсь, оно будет плодотворным, – провозгласил Дубровин тост.

Молев снова направил на него взгляд своих черных глаз, но этим его ответ ограничился. Он спокойно выпил коньяк и поставил бокал на стол. Дубровин не без отвращения вылил в себя свою порцию, он давно отвык от подобной бурды. Его даже слегка затошнило. Только еще не хватало, чтобы его тут вырвало на глазах у него.

Дубровин сел в кресло, откинулся на спинку, положил ногу на ногу.

– Нам нужно выработать стратегию предстоящей работы, – почему-то даже излишне сурово проговорил он. – Иначе будет трудно быстро продвигаться вперед. Надеюсь, вы помните, что времени у нас очень мало.

– Да, помню. Я готов приступить к работе прямо сейчас.

– Мне нравится ваш настрой. Думаю, у нас получится. Полагаю, мы разделим наш труд следующим образом, я буду излагать концепция главы, ну а вы делать ее черновой вариант. – Дубровин сделал паузу. – Но это совсем не означает, что если у вас есть интересная идея, то я не готов ее рассмотреть. Тем более, насколько я знаю, вы в последнее время детально изучали творчество Кьеркегора.

– Этим я занимался последние три месяца, – подтвердил Молев.

– А мне приходится все заново вспоминать. Представляете, я писал свою диссертацию тридцать лет назад. Мне предстоит большая работа. К тому же еще много дел.

– Я вам сочувствую.

Дубровин подозрительно посмотрел на своего собеседника – не издевается ли он? Но тут был абсолютно невозмутим.

Кажется, Молев понял его чувства.

– А вот у меня дел нет никаких, это ощущение гораздо хуже Полная безнадежность.

– Но ведь в Москве полно работы. Можно что-то найти.

– Мне не нужна любая работа, мне нужна та работа, которая мне интересна.

– Вот вы какой! – невольно вырвалось у Дубровина. – Значит, эта работа вам интересна?

– Я увлекся Кьеркегором. Хотя полгода назад почти ничего о нем не знал. По крайней мере, не более чем все.

– Но вы же понимаете, что эта книга будет не ваша.

– Таковы обстоятельства, – пожал плечами Молев. – Это лучше, чем ничего. К тому же это честный заработок. Разве не так? – В интонации Молева прозвучал вопрос, однако в глазах он так и не появился.

– Разумеется, честный. Это работа моего литературного помощника или секретаря. Честно говоря, мне представлялся этот вопрос довольно деликатным. Литераторы очень ревнивы друг к другу. Особенно при таких обстоятельствах, как у нас с вами.

– У вас не будет с этим проблем.

– Будем считать, что этот вопрос мы благополучно обсудили. Значит, можем перейти к главному. С чего думаете начать? – Дубровин чертыхнулся про себя, этой фразой он выдал свое незнание предмета. – То есть, я полагаю…

– Я думаю, лучше будет начать с истоков, – вдруг перебил его Молев. – Вся личность Кьеркегора, как никакая другая тесно связана с прошлым. Большинство людей стремятся насколько это возможно избавиться от него, а он жил им даже подчас сильней, чем настоящим. Может, в этом и заключался его ад и одновременно рай. Он из тех, у кого ад и рай представляет собой единое целое. Поэтому он создал нечто великое, так как сумел их объединить. Ад и рай по отдельности – скучное и жалкое зрелище, но когда они соединяются, вот тогда и возникает что-то такое, что превосходит обыденный уровень.

Дубровин изумленно посмотрел на Молева. Ничего подобного никогда не залетало в его голову. Даже тогда, когда он сочинял диссертацию про Кьеркегора.

– Вы так полагаете, чтобы создать нечто великое, надо соединить в себе рай и ад?

– Я это понял, когда изучал его. Раньше у меня и близко не было таких мыслей. Я думал, как все.

– А вам не кажется, что эта смесь слишком гремуча, слишком опасна для человека?

– Такова плата за великое. Если вы вознамеритесь когда-нибудь создать нечто подобное, вам придется открыть внутри себя и ад и рай. И не по отдельности, а как единое целое.

– Это слишком рискованный эксперимент, – недовольно произнес Дубровин. Ему не нравилось, как пошел разговор. Он сразу же отдал инициативу собеседнику.