Хью Пентикост: Крылья безумия

Познакомиться с Сэмом Минафи лично означало по меньшей мере воскреснуть к жизни, получить мощную подзарядку. Он обладал даром возрождать былой энтузиазм, угасший в праздности или унынии. Студенты университета, погрязшие в академических задолженностях, приходили на квартиру профессора Минафи и, будучи в течение часа или около того подвержены воздействию его внутреннего огня, уходили, паря примерно на дюйм выше земли, заново отмобилизованные на битву за знания.

Многие любили Сэма Минафи, а кое-кто страстно его ненавидел. Вероятно, трагедию его насильственной смерти следовало предвидеть. Никому не удавалось избежать крайностей в своем отношении к нему. Для тех, кто его ненавидел, само его существование, должно быть, казалось невыносимым.

Сэма Минафи убил придурок по имени Олден Смит. Это был парень лет девятнадцати, отчисленный из средней школы, умственно отсталый, пустое место, ноль. Каковы бы ни были его фантазии относительно Сэма Минафи, когда он нажимал на спусковой крючок винтовки, разнесшей голову профессору, это так и осталось тайной, потому что Олдена Смита забила насмерть окружавшая его толпа.

Сэм Минафи погиб жарким июльским днем в необыкновенно красивом месте. Вот только тамошняя атмосфера была атмосферой зла.

Они прошли под палящим солнцем почти пятнадцать миль тем безоблачным днем. Их было около двух сотен. Они шли от своего университетского городка через дюжину маленьких городков и поселков к совершенно особенной Мекке, где корни свободы обретали форму, культивировались, росли и набирали силу. В большинстве своем это были студенты университета, слегка разбавленные преподавателями и женами преподавателей. По дороге они подобрали несколько приблудных, которые увязались за ними, словно бродячие собаки, тявкающие на цирковой парад. Их вели Сэм Минафи и девочка Сэма. Сэм Минафи по-прежнему называл Грейс своей «девочкой», хотя они вот уже два года как поженились. Так уж у них повелось. Ныне они были еще более безоглядно преданы друг другу, чем в тот день, когда сыграли свадьбу.

Они шли бок о бок, во главе демонстрантов, эти двое, большую часть пути сцепив руки. Они шли энергично. Сэм Минафи — крупный человек с рыжей копной волос и вздернутым носом на веснушчатом лице. Улыбка у него была заразительная. Грейс же — смуглая, тоненькая и гибкая, как пантера. Во время этого марша на ней были облегающие брюки и зеленая хлопковая кофточка с короткими рукавами, подчеркивавшие ее великолепную фигуру. Расположившиеся вдоль их пути зеваки одобрительно свистели Грейс Минафи. Она смеялась и помахивала им свободной рукой. Даже совсем сторонний наблюдатель увидел бы, что она принадлежит Сэму Минафи. Ей нравилось это одобряющее посвистывание, потому что она знала себе цену. В каком-то смысле оно возвышало и Сэма Минафи, поскольку она принадлежала ему.

Марш широко освещался как на местном, так и на общенациональном уровне. Он являлся звеном в цепи акций протеста, под знаком которых прошло то время. Одного университетского профессора уволили из-за его публичных заявлений, сделанных по поводу американской политики в Азии. Он сказал, что будет приветствовать победу коммунистов во Вьетнаме и в любом другом районе Азии, если это приведет к выводу наших войск с иностранных территорий. Война не решит наших проблем. Раз мы упорно стремимся решить их силой, пытаясь навязать свою волю, то мы заслужили поражение.

Здесь следует со всей определенностью сказать, что Сэм Минафи не был согласен ни с единым словом этого вольнодумца. Сэм воевал в рядах морских пехотинцев в Корее и знал не понаслышке обо всех ужасах войны. Он также был непоколебимо убежден в том, что единственный язык, который понятен миру тоталитаризма, это язык силы. Он знал лучше, чем большинство людей, как народы новообразовавшихся государств, тяготеющих к демократии, рассчитывают на нашу поддержку и помощь. Он взял двухгодичный отпуск в университете, чтобы отслужить в корпусе мира в Африке. Там он и встретил доктора философии Грейс Колдер, также служившую в корпусе. Именно под палящим африканским солнцем он и Грейс встретились, влюбились друг в друга без памяти и поженились. Они жили и думали как один человек. Они истово верили, что инакомыслящий профессор кругом не прав.

Но с той же истовостью они верили в его право на инакомыслие.