Морис Леблан - Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II - Три убийства Арсена Люпэна

«Ничто так не скрашивает нашего одиночества, как одобрение современников. О, слава, солнце живущих!»

При свете дня камера произвела на него еще лучшее впечатление. Из окна, пробитого высоко в стене, была видна верхушка дерева, проглядывала синева неба. Стены были белыми. В помещении не было другой мебели, кроме стола и стула, вделанного в пол. Но все было чисто и показалось ему вполне приемлемым.

«Ну-ну, — подумал он, — небольшой курс отдыха в таком месте не будет лишен очарования… Но займемся сперва нашим туалетом… Есть ли все, что мне нужно?.. Нет… Надо, значит, позвонить горничной…»

Он нажал на рычажок, установленный возле двери и приводящий в движение сигнальный диск в коридоре. Минуту спустя засовы и железные полосы снаружи были отодвинуты, щелкнул замок и в камере появился надзиратель.

— Горячей воды, дружок, — сказал Люпэн.

Тот посмотрел на него в ошеломлении и ярости.

— Ах! — воскликнул Люпэн, — чуть не забыл: махровое полотенце! Черт возьми, у меня нет махрового полотенца!

Стражник проворчал:

— Издеваешься? Пошел ты…

Он двинулся было к двери, когда Люпэн резко схватил его за локоть:

— Сто франков, если отнесешь на почту письмо!

Он вынул из кармана стофранковую бумажку, скрытую при обыске, и протянул ее тюремщику.

— Письмо… — сказал тот, взяв деньги.

— Сейчас! Мигом напишу!

Он сел за стол, написал карандашом несколько слов на листке бумаги и сунул его в конверт, на котором вывел адрес:

«Господину С.Б. 42

До востребования, Париж».

Стражник забрал письмо и удалился.

«Это послание, — подумал Люпэн, — придет к цели так же верно, как если бы я его сам туда отнес. Я получу ответ не позднее чем через час. Есть еще, значит, время, чтобы подвести некоторые итоги».

Он устроился на стуле и вполголоса продолжал:

— В сущности, передо мной остаются два противника. Первый из них — общество, которое удерживает меня в этом месте, но которое меня мало беспокоит. Второй — та неизвестная личность, во власти которой я не нахожусь, но которая зато вызывает у меня немалую тревогу. Это она сообщила полиции, что я — Сернин. Она угадала также, что я — Ленорман. Она заперла дверь в подземном ходе. И она же добилась того, что я попал в каталажку.

Арсен Люпэн ненадолго задумался и продолжал:

— В конце концов, все сводится к борьбе между нами двумя. И, чтобы довести ее до конца, то есть чтобы разгадать и осуществить проект Кессельбаха, возможности равными не назовешь: я сижу взаперти, а он остается на свободе, невидимый и недоступный, располагая к тому же двумя козырями, которые я считал уже своими, — Пьером Ледюком и стариком Штейнвегом. Все, короче, сводится к тому, что он свободно достигнет цели, окончательно меня от нее устранив.

Новая пауза для раздумья, затем — новый монолог:

— Положение — не из блестящих. С одной стороны — все, с другой — ничего. Передо мной — равный мне по силе человек, более сильный даже, ибо ему не мешает действовать совесть, к которой прислушиваюсь я. И — никакого оружия, чтобы нанести ему удар.

Он несколько раз машинально повторил последние слова, после чего умолк и, опустив голову на ладони, долго оставался в задумчивости.

— Прошу вас, господин директор, — сказал он, увидев, что дверь открывается, — входите.

— Вы меня ждали?

— Разве я не отправил вам, господин директор, письмо с просьбой меня навестить? С самого начала ведь было ясно, что надзиратель сразу отнесет его вам. Я так был в этом уверен, что указал на конверте ваши инициалы: С.Б. и ваш возраст — 42.

Имя директора действительно было Станислав Борели, возраст — сорок два года. Это был человек с приятной внешностью, добросердечный, обращавшийся с заключенными со всей снисходительностью, которая только была возможна. Люпэну он сказал:

— Вы не ошиблись насчет порядочности моего служащего. Вот ваши деньги. Они будут вам возвращены в день освобождения… А теперь прошу еще раз пройти в комнату для обыска.

Люпэн последовал за господином Борели в небольшое помещение, предназначенное для этой важной процедуры, и, пока его платье проверяли с вполне оправданной подозрительностью, подвергся тщательному досмотру сам. Затем его опять препроводили в камеру, и господин Борели сказал:

— Теперь я спокоен. Все сделано, как полагается.

— И сделано, господин директор, хорошо. Выполняя эти обязанности, ваши люди действуют с деликатностью, которую хотелось бы вознаградить очередным проявлением моей благодарности.