Жорж Сименон - Суд присяжных

Ладно. Хватит шататься по городу. Он направился к вилле Карно и, добравшись до третьего этажа, увидел Констанс, которая дожидалась его у приоткрытой двери.

— Входи быстрее! А я уж думала, что ты не вернешься, — прошептала она. — Где ты пропадал так долго?

Констанс успела переодеться. Теперь на ней был лиловый пеньюар, отороченный белым пухом, что придавало ей отдаленное сходство с епископом.

— Ты где-нибудь поел?

— Черт возьми, а как же!

— А я тебе здесь приготовила.

Она и вправду все приготовила. На лампы были надеты шелковые абажуры, на круглом столике его дожидался ужин — холодный цыпленок, салат, половина лангуста, бутылка вина.

— Ты в самом деле не голоден?

Она улыбнулась, все еще надеясь увидеть жест благодарности или умиления.

Но он, бог весть с чего, захандрил и только пробурчал:

— А чем занимается твой кормилец?

— Мой?..

— Да, тот старик, что на портрете.

— Я же тебе говорила: он на дипломатической службе.

Малыш Луи не прочь был разузнать поточнее, но в эту минуту он уже открыл дверь своей комнаты, где произвели генеральную уборку и даже поставили на стол цветы.

— Спать охота, — сказал он, стоя на пороге.

— Уже?

— Да. Кстати, мне нужен ключ от квартиры.

— Я закажу второй.

— Хорошо. Спокойной ночи.

Он обернулся, подумал и задал вопрос, который пришел ему в голову:

— Интересно, сколько стоила зажигалка?

— Не знаю. Мне ее подарили.

— Кто? Тот, что на портрете?

Почему это ее смутило?

— Вернее…

— Так все-таки тебе ее подарили или ты сама купила?

— Я ее купила, когда однажды выиграла в казино.

— А ты играешь?

— Немного… То есть почти каждый вечер…

— Сколько?

— Что сколько?

— Сколько ты за нее заплатила?

— Тысячу четыреста франков. Она стоила полторы, но я поторговалась.

Тут он внезапно отрезал:

— Спокойной ночи!

И, не глядя на нее, закрыл дверь, уселся на железную кровать и стал снимать туфли.

Он прекрасно знал, что она здесь, стоит за дверью, прислушиваясь к малейшему шороху, надеясь, что он передумает, но слишком многое было ему здесь не по душе, и он, сердитый, предпочел лечь, погасил свет и долго не закрывал глаза, рассматривая тени двух толстых ступней на яркой полоске, просачивавшейся из-под двери.

Когда он вышел из автобуса на Рыночной площади в Йере, с виду это был прежний Малыш Луи — в той же белой кепке, в тех же узконосых туфлях, которые, казалось, едва касаются земли. С обычным для него позерством он окидывал людей небрежным взглядом. Так смотрит кинозвезда на толпу, встречающую ее восторженными взглядами.

Проходя мимо пивной, он заметил там за круглым столиком двух парней, с которыми был немного знаком, но не остановился, а только помахал им рукой и пошел дальше, по направлению к улице Рампар.

Было два часа дня. Улица, мощенная крупным булыжником, тянулась в гору. Нещадно палило солнце, и Малыш Луи, который не выносил пота, через каждые несколько шагов останавливался. Прохожие теперь попадались все реже, и он уже не старался согнать с лица суровое, недоверчивое, быть может, даже тревожное выражение.

Прежде всего, почему Луиза целую неделю не отвечала на его письмо? Кроме того, почему в газете «Пти Марсейе» не появилось условленного объявления: «Продаются красивые голуби. Обращаться…»?

Потеряв терпение, он однажды утром позвонил Луизе: в это время она спит и ее можно застать дома. Ему пришлось долго ждать, наконец она сняла трубку, и он с трудом узнал ее голос:

— Это ты?.. Какой ты неосторожный! Я тебе напишу.

Больше она ничего не сказала, но через несколько дней он получил от нее письмо:

«Приходил Жэн и, кажется, был недоволен. Он велел сказать, чтобы ты сидел и не рыпался, пока не позовут.

Приезжать сюда не нужно».

На улице Рампар вообще не было прохожих. В тени мастерской с синими стеклами что-то строгал столяр.

Наконец Малыш Луи подошел к большому дому на углу, ставни в доме были закрыты.

Город здесь уже кончался. Палисадники были окружены старыми каменными стенками, а метрах в двухстах уже начинались поля.

Малыш Луи увидел трех женщин, лежащих в шезлонгах. Четвертая сидела на пороге. Был час отдыха, сиеста.

Из-под их пестрых пеньюаров выглядывали голые ляжки и кружевные сорочки — профессиональная примета. Чуть дальше на тротуаре играли дети.

Четыре женщины разом оглядели Малыша Луи; та, что сидела на пороге, вскочила и сказала:

— Ты что, разве не получил от меня письма?