Жорж Сименон - Суд присяжных

— А если каждую ночь, как нынешнюю? — посмеивался парень.

И, делая вид, что снова зажигает сигарету, которая и так не потухла, он повертел в руках золотую зажигалку.

Баттйсти, видимо, заметил это, но ничего не сказал.

— Давно ты не видел своих марсельских дружков?

Дай-ка мне бумажник.

Там оказались банковский билет в пятьдесят франков, проездной билет на автобус Йер — Тулон, фотография голой женщины и прядь темных волос.

— И это все, что у тебя осталось?

— Все.

— Что же ты будешь делать?

— Да нашел работенку.

— Со старухой?

— Я ее личный секретарь.

На тротуарчике вертелись несколько человек, надеясь присутствовать при аресте. Они и не предполагали, что там, в комнате, двое мужчин разговаривают весело, почти сердечно.

— Я должен сообщить тебе приятную новость, — сказал наконец полицейский. — До сих пор насчет тебя нет никакого шума… А за что ты привлекался в первый раз?

— Оскорбление полицейского словом и действием.

— А во второй?

— Сцапали во время мордобоя в баре «Модерн» и нашли в кармане пушку.

— Так вот тебе дружеский совет: не попадайся в третий раз. Чует мое сердце, тут уж гладко не обойдется…

Ты слишком зарвался. Слишком бахвалишься.

Малыш Луи вежливо приложил руку к кепке, которой не снимал, и, выйдя, постоял секунду на пороге, чтобы посмотреть на бездельников и посмеяться над ними.

Полчаса спустя Луи уже сидел в автобусе рядом с Констанс. Это он, решив уехать, предложил:

— А не вернуться ли в Ниццу?

Потом спросил, глядя в сторону:

— У вас нет машины?

— Была. Но приходилось держать шофера…

Ладно! Учтем и запишем. Про машину можно будет и после. А пока надо ехать в автобусе вместе с кучей иностранцев, которые пялят глаза в окна и восторгаются по любому поводу.

Было жарко. В воздухе пахло эвкалиптами и пылью.

Укачиваемая машиной, Констанс мечтательно улыбалась, словно видела прекрасные сны, но вдруг пробуждалась, оглядывалась вокруг, как бы желая удостовериться, что Малыш Луи и в самом деле рядом с ней.

Когда они приехали в Ниццу и вышли из автобуса на площади Массена, он пробормотал:

— Надо бы взять такси…

Она возразила:

— Но это же совсем рядом!

Он не настаивал. Мысли его сейчас были заняты совсем другим. Однако, когда пришлось тащиться несколько кварталов с тяжелым чемоданом и дурацкой картонкой для шляп, он невольно подумал, уж не скупа ли она.

Но, не побывав у нее в доме, рано судить. А дом и вправду оказался неподалеку: нужно было пересечь площадь Альберта I, пройти по Французской улице и свернуть направо, на тихую улочку с большими желтыми домами, как две капли воды похожими друг на друга.

— Не забыла ли я ключ в чемодане? — жеманясь, охнула запыхавшаяся Констанс. Она едва поспевала за ним. — Я ужасно беспамятная.

Он ничего не ответил, но поглядел на нее с отвращением. Она этого не заметила. Она была счастлива. Излучала счастье, поглядывая на окна домов по обеим сторонам улицы в надежде, что кто-нибудь увидит, как она идет вместе со своей добычей.

— Вот и пришли. Подожди.

На прикрепленной к дому мраморной доске значилось: «Вилла Карно», и с первого взгляда можно было понять, что здесь сдают меблированные комнаты. Возле входной двери на указателе были обозначены имена по крайней мере тридцати жильцов, и среди них акушерка, врач с русской фамилией, массажистка, учитель пения.

Лестница была тоже мраморная. Констанс поднялась на третий этаж, свернула влево по коридору, облицованному уже искусственным мрамором, и, остановившись у одной из дверей, стала искать ключ.

Дверь из соседней квартиры приоткрылась, и Малыш Луи разглядел растрепанную девушку в накинутом на плечи халатике. Ее темные глаза встретились с ее глазами.

— Кто это? — спросил он, как только они вошли в квартиру.

— Да ну, форменная цыганка… Послушай, Луи!

— Что?

— Ты ведь не станешь бегать за соседками, не правда ли?

Она сказала это шутливо, но он почувствовал в ее голосе ревнивые нотки. Поставив на пол чемодан и картонку со шляпами, он пошел к окну поднять шторы и бросил на ходу:

— Запомните раз и навсегда: я не выношу вопросов насчет того, что я делаю.

— Ты опять сказал «вы»!

— Ну ладно, пусть будет «ты», если это тебе приятно.

— Злюка!

К черту! Никакого сюсюканья! Никаких слез и слюнявых поцелуев, на которые она не скупилась, тогда как он задыхался, прижатый к ее пышному бюсту. У него есть дела поважнее. Малыш Луи глядел по сторонам, еще не понимая, доволен он или нет.